Эдгар По вошел в американскую литературу как поэт, новелист и критик. Много внимания он уделял теории искусства: он разработал эстетику «кратких форм» в поэзии и прозе. Он был одним из тех, кто заложил основы современной научной фантастики и детектива. Он одновременно восхищался человеческим разумом и отчаивался от его бессилия, восхищался возвышенной красотой мира и тянулся к патологическим состояниям психики. В своем творчестве он стремился к математически точному «конструированию» произведений и эмоциональному воздействию на читателя. Желания и стремления его разрывали. Эдгар По жил словно на разрыв. Может быть, отсюда и полубезумное состояние его рассудка в последние годы жизни, пьянство, постоянные скитания, метания, переезды.
 |
| Мемориальная доска, установленная примерно в том месте в Бостоне, где родился Эдгар Аллан По. |
Но как бы там ни было его родители всё-таки внесли существенный вклад: оба они страдали чахоткой, что и отразилось на здоровье Эдгара. Отец, весьма посредственный актер, скоро исчезает и с жизненной сцены: то ли умирает, то ли просто бросает жену с детьми, когда третьему из них еще только предстоит родиться. Миссис По вынуждена оставить старшего сына у родственников, а сама вместе с годовалым Эдгаром перебирается на Юг и продолжает играть, дабы заработать на пропитание. В Норфолке (Виргиния) появляется на свет Розали По — Элизабет почти до родов занята в спектаклях (напомним, что в Бостоне она вышла на подмостки всего через три недели после рождения Эдгара). Потом семья перебралась в Ричмонд, и тут нищета и недуг быстро скрутили миссис По. Правда, поклонники таланта Элизабет, вернее, поклонницы окружили ее заботой и как могли облегчали последние страдания несчастной. Эдгар остался круглым сиротой в неполные три года. Сразу после кончины Элизабет, той же ночью, две сердобольные дамы забрали детей из убогой каморки к себе.
Эдгар воспитывался в семье зажиточного шотландского коммерсанта, перебравшегося в Ричмонд - Джона Аллана. В Виргинии Аллан стал совладельцем торговой табачной фирмы, а также занимался другими делами — поразительно разнообразными, но очень характерными для той эпохи, когда Соединенные Штаты представляли собой огромный испытательный полигон. Аллан распространял британские журналы, и в конторах “Эллис & Аллан” маленький Эдгар рано приохотился к шотландским и английским иллюстрированным изданиям и окунулся в их особый мир, где сосуществовали эрудиция и резонерство, “готика” и фантастика, критика и злословие. Там прах великих свершений XVIII века смешивался с набирающим силу романтизмом, там тени Джонсона, Эддисона и Попа медленно отступали перед ослепительным явлением Байрона, поэзией Вордсворта, романами ужаса. Так что многое в культурном развитии Эдгара По, вокруг которого в дальнейшем велись нескончаемые споры, вышло из тех самых прочитанных в раннем детстве журналов.
Детство Эдгара прошло в достаточно богатой обстановке. Алланы, не имевшие своих детей, не жалели средств на его воспитание: его одевали «как принца», у него была своя лошадь, свои собаки. Годам к четырем–пяти Эдгар превратился в очаровательное существо с темными кудрями и большими сияющими глазами. Очень рано он знал наизусть модные в ту пору поэмы (Вальтера Скотта, например), и дамы, собираясь на чай у миссис Аллан, таяли от умиления, когда он торжественно и пылко декламировал длиннющие сочинения. Супруги Аллан разумно руководили его образованием, но окружавший Эдгара в Ричмонде мир дал ему не меньше, чем книги. Его mammy, чернокожая нянька — непременная принадлежность всякого богатого дома на Юге, — конечно же, ввела его в мир негритянских ритмов. Наверно, отчасти и этим объясняются позднейший интерес По к декламации, почти одержимость ею, а также ритмическая магия “Ворона”, “Улялюма”, “Аннабель Ли”. Но нельзя забывать и о море — посланниками его становились капитаны парусников; они наведывались в контору Эллиса и Аллана, чтобы обсудить дела фирмы. Они выпивали с ричмондскими компаньонами и подолгу рассказывали о своих приключениях. Маленькому Эдгару, ненасытному слушателю, должно быть, еще тогда явились образы, перекочевавшие потом в “Историю Артура Гордона Пима”. Еще тогда он глотнул морского ветра, который много лет спустя станет гулять по его сочинениям и который По сумеет направить прямо в паруса, так что они до сих пор несут вперед придуманные им корабли–призраки.
Эдгар развился рано: в пять лет он читал, рисовал, писал, декламировал, ездил верхом. В школе он хорошо учился, приобрёл большой запас знаний по литературе, особенно английской и латинской, по всеобщей истории, по математике, по некоторым отраслям естествознания, таким как астрономия, физика. Характер будущего поэта с детства был неровный, страстный, порывистый. В его поведении отмечали много странного. С ранних лет Эдгар писал стихи, увлекался фантастическими планами, любил производить психологические опыты над собой и другими. Сознавая своё превосходство, он давал другим это чувствовать. Когда Эдгару было шесть лет, Алланы поехали в Англию и Шотландию. Аллан хотел укрепить и расширить свои деловые связи, а также повидать многочисленных родственников. Эдгар какое–то время прожил в Эрвине (Шотландия), а потом перебрался в Лондон, где его отдали в дорогой закрытый пансион в Лондоне, в котором он проучился пять лет. Из школьных воспоминаний 1816—1820 годов суждено было родиться той странной и таинственной атмосфере, что царит в начале “Уильяма Уильсона”. Повлиял на него и шотландский фольклор. Словно предугадывая жажду универсальности, которая однажды обрушится на По, судьба помогает ему впитать в себя самые разные пейзажи, жизненные ситуации и умонастроения. Он ничего не упускает, все принимает с благодарностью, хотя тень презрения уже ощущается в его взгляде на мир. Настанет день, когда он напишет: “Весь мир — сцена, необходимая лицедейке–литературе”.
В 1820 году семья вернулась в Соединенные Штаты. С корабля на берег сошел окрепший, резвый мальчик, ведь в английском колледже гораздо большее значение, чем в Ричмонде, придавалось спортивным занятиям и физической закалке. Скоро Эдгар стал верховодить среди товарищей по играм. Он прыгал выше и дальше всех, умел бить или быть битым — как повезет. Пока еще нет особых знаков, по которым его можно было бы отличить от ровесников. Правда, ему нравится рисовать, нравится собирать цветы и изучать их. Но делает он это чаще украдкой, быстро возвращаясь к прерванным играм. Он покровительствует маленькому Бобу Салли, защищает его от старших ребят, помогает готовить уроки. Порой он куда–то исчезает и часами пропадает, поглощенный загадочным делом: в тайне от всех он сочиняет первые стихи, переписывает их красивым почерком набело и прячет в укромное место — поглощая при этом хлеб с мармеладом.
Но года с 1923-го или 1924-го Эдгар начинает отдавать стихам весь пыл своей пятнадцатилетней души. Стихи посвящались девочкам, прежде всего ученицам известной элитарной школы. Сестра Эдгара Розали — она тоже воспитывалась в одной из ричмондских семей — служит посредницей, помогая посланиям попасть в руки красавиц. Но у юного сердцееда остается время и на другие подвиги. В те годы образцом для всех молодых поэтов был Байрон, и Эдгар желает подражать ему во всем. Так, он поразил товарищей и учителей, проплыв шесть миль против течения по реке Джеймс, и на один день сделался истинным героем. Теперь он мог похвалиться отменным здоровьем, хотя в детстве был довольно хилым. Отягощенная наследственность проявлялась пока лишь в некоторых признаках преждевременного взросления и исключительных способностях. При этом гордый нрав, повышенная возбудимость и вспыльчивость (порожденная на самом деле слабоволием) заставляли его во всем рваться к первенству и ненавидеть соперников.
Именно тогда он познакомился с “Еленой” — своей первой и недостижимой любовью. Но это был еще и первый урок покорности судьбе, а именно под такими знаками будет протекать вся его дальнейшая жизнь. В длинной галерее женщин “Елена” стала первой, в кого Эдгар По влюбился, наверняка зная, что это идеал, и влюбился он именно потому, что она была идеалом, а не просто женщиной, которую можно завоевать. Миссис Джейн Стэнард, молодая мать одного из школьных товарищей, явилась ему как олицетворение всех смутных детских мечтаний и жадных юношеских предчувствий. Она была красива, нежна, обладала самыми изысканными манерами. “Елена, красота твоя, / Как челн никейский легкокрыла...” — напишет о ней Эдгар в одном из самых загадочных и восхитительных своих стихотворений. Встретиться с ней значило для него переступить порог взрослой жизни.
Подростка, спешившего к приятелю всего лишь ради игр, встретила Муза с большой буквы. Эдгар отступил, ослепленный, увидав женщину, которая протягивала ему руку для поцелуя и вовсе не догадывалась, что это означало для него. Сама того не зная, “Елена” заставила его вот так сразу войти в новый мир. Эдгар подчинился. Любовь его была тайной, идеальной и длилась всю жизнь — витая над прочими увлечениями и одновременно таясь под ними. Разница в возрасте и социальном положении определила внешний характер их отношений, придала им форму дружеских бесед, и они продолжались до того дня, когда Эдгару больше нельзя было посещать дом Стэнардов. “Елена” заболела, безумие — еще один роковой знак в мире поэта — отгородило ее от друзей. В 1824 году она умерла — в тридцать один год. Существует некая “бессмертная легенда”, согласно которой Эдгар ночами приходил на могилу “Елены”. Но сохранились и более достоверные свидетельства, столь же “бессмертные”, хотя и менее романтичные, — они доносят до нас его растерянность, загнанные внутрь боль и тоску. В школе Эдгар по большей части молчал, бежал развлечений, охладел к шалостям, все его товарищи заметили это, не подозревая о причине, и лишь много лет спустя, когда узналось, кем он в действительности стал, былые друзья наперебой принялись вспоминать о том периоде в своих мемуарах и письмах.
По окончании колледжа По поступил в аристократический Университет Виргинии в Шарлоттенсвилле. Студентом Эдгар был блестящим. Судя по воспоминаниям соучеников, он быстро сделался интеллектуальным лидером в группе золотой молодежи Виргинии. Без видимого труда он говорил на классических языках и переводил с них, выучивал уроки, пока кто–нибудь из товарищей читал вслух, и завоевывал авторитет у преподавателей и студентов. Ненасытно глотал книги по естественной и древней истории, математике, астрономии и, разумеется, стихи и романы. Его письма к Аллану дают весьма живое представление об опасной атмосфере, царящей в университете, где студенты пускают в ход пистолеты, устраивают отнюдь не безобидные поединки, а в остальное время пируют на природе или в ближайших трактирах. Все идет колесом: учеба, карты, попойки, рискованные забавы. И вот наступил момент, когда картежные долги Эдгара достигли значительной суммы, а Аллан, придя в бешенство, наотрез отказался оплатить их. Произошла ссора, поводом к которой послужило то, что Аллан отказался заплатить карточные долги Эдгара. Кто был «виноват», теперь выяснить трудно. Есть свидетельства, неблагоприятные для Эдгара; рассказывают, что он подделал векселя с подписью Дж. Аллана, что однажды, пьяный, наговорил ему грубостей, замахнулся на него палкой и т. п. С другой стороны, неоткуда узнать, что терпел гениальный юноша от разбогатевшего покровителя (Дж. Аллан получил неожиданное наследство, превратившее его уже в миллионера), вполне чуждого вопросам искусства и поэзии. По-видимому, искренне любила Эдгара только госпожа Аллан, а её муж давно уже был недоволен эксцентричным приёмышем. Юноша считал их «долгами чести» и не видел иного исхода для спасения этой «чести», как покинуть богатый дом, где воспитывался. Эдгару пришлось покинуть университет. В те времена из–за неуплаченного долга можно было угодить в тюрьму или оказаться выдворенным из штата, где долг был сделан. Эдгар разломал всю мебель в своей комнате и возжег прощальный костер (шел декабрь 1826 года). Домой он ехал вместе с товарищами по университету — для них начинались каникулы.
Для Эдгара По началась скитальческая жизнь. Покинув дом Алланов, он поехал в родной Бостон, где под псевдонимом «Бостонец» напечатал в мае 1827 года сборник стихов «Тамерлан и другие стихотворения», так и не вышедший в свет. Издание первой книги поглотило все сбережения Эдгара. Безденежье заставило его поступить солдатом в армию (под вымышленным именем Эдгар А. Перри). Службу он нёс почти два года, был у начальства на хорошем счету и даже получил чин сержант-майора. Он боролся за выживание, порой с грустью заглядывая в собственную душу. Правда, не упускал случая присмотреться и к тому, что происходило рядом. Так ему удалось собрать материалы для будущего “Золотого жука” — пригодились живописные декорации, окружавшие форт Моултри в Каролине, где прошла большая часть этого времени и где он бесповоротно расстался с юностью.
В начале 1828 года поэт обратился к приёмному отцу, прося помощи. Аллан оплатил наём заместителя и выхлопотал Эдгару освобождение, может быть, по ходатайству жены. Но, приехав в Ричмонд, Эдгар уже не застал своей покровительницы: госпожа Аллан умерла за несколько дней до того (28 февраля 1829 года).
Получив свободу, Эдгар По вновь обратился к поэзии. Он вновь побывал в Балтиморе и познакомился там со своими родственниками по отцу - с сестрой, бабушкой, дядей Георгом По и его сыном Нельсоном По. Последний мог познакомить Эдгара с редактором местной газеты, Уильямом Гвином. Через Гвина Эдгар получил возможность обратиться к видному тогда нью-йоркскому писателю Дж. Нилу. И Гвину и Нилу начинающий поэт представил на суд свои стихи. Отзыв, при всех оговорках, был самый благоприятный. Результатом было то, что в конце 1829 года в Балтиморе был второй сборник стихов Э. По под его именем, озаглавленный «Аль-Аарааф, Тамерлан и малые стихотворения [из уже забытого всеми первого сборника]». На этот раз книжка поступила в магазины и в редакции, но прошла незамеченной.
Между тем Дж. Аллан настаивал, чтобы Эдгар закончил своё образование. Выбора, как и три года назад, у него не было: либо “карьера”, либо смерть от голода. Решено было, что он поступит в Военную академию в Вест-Пойнте. В марте 1830 года, по ходатайству Аллана, Эдгар всё же был принят в число студентов, хотя по возрасту не подходил. Его приёмный отец подписал за него обязательство отслужить в армии пять лет. Эдгар неохотно шёл в академию. Ради призрачных достоинств и блеска военной формы он терял молодые годы. Эдгар отлично понимал, что не создан для армейской жизни даже с точки зрения физической: когда–то безупречное здоровье рано начало разрушаться, и суровая кадетская муштра вскоре сделалась для него слишком тяжелой, почти непосильной. Но гораздо острее организм его отзывался на апатию и тоску, которые овладели им в академии, где лишь считанные минуты в день могли быть посвящены размышлениям (о чем–то еще, кроме учебного материала, то есть о поэзии, о литературе) и творчеству. Он задыхался в атмосфере академии — пошлой, до тошноты серой, враждебной всякому воображению и творческой энергии. Он спасался, ища уединения, обдумывая будущую поэтику (при весомой помощи Колриджа). Между тем из “дома” до него дошли известия о новом браке Джона Аллана, и он понял, уже не пытаясь обманываться дальше, что надо оставить всякую надежду на поддержку. И он не ошибся: Аллан мечтал о законных детях, а новая миссис Аллан с первого дня выказала враждебность по отношению к неведомому ей “актерскому сыну”, который учился в Уэст–Пойнте.
Эдгар надеялся пройти курс за шесть месяцев — в расчете на былые университетские и военные знания. Но, оказавшись в академии, обнаружил, что это невозможно по административным причинам. Вероятно, он не стал долго размышлять. На Аллана он больше не надеялся, поэтому и не боялся рассердить его. Эдгар решил подстроить собственное исключение из академии: только так можно было покинуть Уэст–Пойнт, не нарушая принесенной присяги. Осуществить задуманное оказалось просто. Эдгар слыл блестящим учеником, а посему пришлось избрать путь дисциплинарных нарушений. Частые и злостные проступки — например, прогулы занятий или религиозных служб — не могли не повлечь за собой исключения. Степень раздолбайства вполне иллюстрирует следующая история. Когда для участия в параде всем курсантам, в том числе и Эдгару, было приказано явиться на плац в белых перчатках и портупее, последний, как истинный тролль, воспринял распоряжение дословно и надел только ремни и перчатки. После чего был немедленно отчислен.
Но прежде Эдгар еще раз доказал, каким редким чувством юмора обладал: с помощью одного полковника он добился, чтобы кадеты по подписке собрали средства на издание его новой книги стихов, родившихся во время краткого пребывания в Уэст–Пойнте. Все полагали, что это будет книжица, полная сатирических забавных куплетов об академии, но нашли там “Израфила”, “К Елене” и “Линор”. Нетрудно представить, какую это вызвало реакцию.
Разрыв с Алланом казался окончательным, дело усугубила еще одна грубая ошибка Эдгара: в момент отчаяния он написал письмо заимодавцу, где в свое оправдание ссылался на скаредность воспитателя, который, по его словам, вдобавок редко бывал трезвым. Последнее замечание — чистейшая клевета! — дошло до Аллана. Его письмо к Эдгару не сохранилось, но наверняка было ужасным. Эдгар ответил, упрямо настаивая на своем утверждении и изливая потоки горечи и упреков. В итоге 19 февраля 1831 года он, завернувшись в кадетский плащ, с которым отныне не расстанется до конца дней своих, сел на корабль и отправился в Нью–Йорк, где поспешил издать третий сборник стихов, названный, однако, «вторым изданием»: «Поэмы Эдгара А. По. Второе издание»... Покупателей у книги, оценённой в два с половиной доллара, не нашлось.
С осени 1831 по осень 1833 года — самый тяжёлый период для Эдгара По. Он дошёл до крайней нищеты. Измученный нуждой Эдгар По летом 1831 вернулся в Балтимор и нашел приют у миссис Клемм, которая тоже едва сводила концы с концами. Эдгара почти не печатали, и те немногие доллары, которые он изредка зарабатывал, улетучивались в одно мгновение. Известно, что тогда он вел строгий образ жизни и старался чем мог помочь тетушке. Но тут всплыл какой–то старый долг (возможно, долг брата), а вместе с ним угроза ареста и тюрьмы. Эдгар написал Джону Аллану в самом жалобном и отчаянном тоне, какой только можно себе представить: “Ради Христа, не дай мне погибнуть из–за суммы, потери которой сам ты и не заметишь...” Аллан помог — в последний раз — через третье лицо. Тюрьма больше не грозила Эдгару.
Он влюбился в Мэри Деверо — молодую и красивую соседку Клеммов. Для Мэри поэт воплощал в себе нечто таинственное, в какой–то степени даже запретное — уже гуляли слухи о его прошлом, правда по большей мере распространяемые им самим. Кроме того, Эдгар обладал внешностью, которая производила сильнейшее впечатление на всех женщин, с которыми сводила его судьба. Много лет спустя Мэри описывала его так: “Мистер По имел около пяти футов и восьми дюймов росту, темные, почти черные волосы носил длинными и зачесывал назад, как это принято у студентов. Волосы у него были тонкие, как шелк, глаза большие и сверкающие, серые, взгляд проницательный. Лицо было гладко выбрито. Нос — прямой и длинный, черты лица очень тонкие, рот выразительный, красивый. Он был бледен, мертвенно бледен, кожа имела замечательный оливковый оттенок. Взгляд у него был печальный и меланхолический. Он отличался крайней худобой... но фигура была изящной, держался он прямо, по–военному, ходил быстро. Самым очаровательным в нем были его манеры. Он был элегантен. Когда он смотрел на кого–то, казалось, что он умеет читать чужие мысли. Голос у него был приятный, музыкальный, но не глубокий. Он неизменно носил черный сюртук, застегнутый доверху... Он не следил за модой, у него был собственный стиль”. Вот такой портрет. Стоит ли удивляться, что молоденькая девушка подпала под чары приударившего за ней соседа. Но идиллия не продлилась и года. Царившая в ту эпоху ханжеская мораль сделала свое дело. “Мистер По не уважал законы — ни Божеские, ни человеческие”,— напишет в своих поздних воспоминаниях Мэри. Мистер По оказался ревнивцем и устраивал бурные сцены. Мистер По не соблюдал приличий. Мистер По посчитал себя оскорбленным, когда дядя Мэри вмешался в отношения влюбленных, мистер По купил хлыст, бросился к названному джентльмену и отхлестал его. Родичи джентльмена в ответ побили мистера По и разорвали ему сюртук сверху донизу. Финальная сцена оказалась достойной лучших романтических пьес: мистер По в таком виде, сопровождаемый толпой мальчишек, пересек весь город, учинил скандал у дверей Мэри, вломился в дом и наконец бросил хлыст к ногам девушки с криком: “На, получай, вот тебе подарок!”. Но случай этот не только забавен, но и крайне важен: мы впервые видим Эдгара в разорванном платье, потерявшим над собой всякий контроль; здесь он встает перед нами таким, каким в будущем покажет себя не раз и не два — совершенно не способным и не желающим подчиняться законам, установленным среди людей. Семья Мэри довела дело до конца — мистер По потерял невесту. Утешительно думать, что сам он не слишком об этом сожалел.
В июле 1832 года Эдгар узнал, что Джон Аллан тяжело болен и составил завещание. Он немедленно отправился в Ричмонд. Зачем? Видимо, тут сыграли свою роль и материальные интересы, и воспоминания о прошлом. Его никто не звал, он приехал неожиданно, без предупреждения и тотчас столкнулся лицом к лицу с новой миссис Аллан, которая немедленно дала ему понять, что для нее он — назойливый проходимец. Легко представить себе бурную реакцию Эдгара, ведь в этих стенах прошло его детство, здесь все хранило память о его “маме”. К несчастью, ему снова недостало выдержки, и он устроил бурную сцену, не найдя в себе, правда, смелости предстать перед Алланом, и выбежал из дома именно в тот миг, когда воспитатель, спешно призванный, приближался к месту действия. Так что визит кончился полной неудачей, и Эдгар вернулся в Балтимор — к привычной нищете.
Осенью 1833 года балтиморский еженедельник "Балтимор Сатердей Визитер" объявил конкурс на лучший рассказ и лучшее стихотворение. Эдгар По послал шесть рассказов и отрывок в стихах «Колизей». Члены жюри единогласно признали лучшими и рассказ, и стихи Эдгара По. Однако, не считая возможным выдать две премии одному и тому же лицу, премировали только рассказ «Рукопись, найденная в бутылке», за который автору выдали сто долларов. Деньги подоспели вовремя. Автор буквально голодал.
 |
| Вирджиния По. посмертная акварель. 1847 г. |
В 1837 году в поисках более оплачиваемой работы переехал в Нью-Йорк, однако из-за финансового кризиса не смог найти там работы. В 1838 году Э. По переехал в Филадельфию, работал редактором в журналах Burton’s Gentleman’s Magazine и Graham’s Magazine, пробовал издавать собственный журнал The Stylus. Жизнь стала налаживаться. Шесть лет он проработал в Филадельфии. За это время издал свою прозу в двух томах - «Гротески и арабески», напечатал множество литературно-критических статей. В 1839 году издал автобиографическую новеллу "Падение дома Ашеров". В этот же период предпринял попытку создать романтический роман, оставшийся незаконченным, — "Приключения Артура Гордона Пима" (The Narrative of Arthur Gordon Рут of Nuntucket, 1838).
В 1840-е годы По начал работу над серией детективных рассказов, среди наиболее ярких произведений этого периода — "Убийство на улице Морг" (1941), "Тайна Мари Роже" (1842), "Потерянное письмо" (1844). Своими новеллами писатель заложил основы современного детективного жанра, сформировал целый ряд приемов научно-фантастической литературы. В 1844 году из-за разногласий с руководством журнала По оставил работу в Graham’s Magazine и вновь переехал в Нью-Йорк.
 |
| «Ворон» в переводе Бальмонта. «Артист», 1894 год, сентябрь |
В 1845 году Эдгара пригласили в новый престижный журнал Broadway Journal. Но светлый период длился недолго - через четыре месяца издание обанкротилось, и По вновь утратил средства к существованию. А вскоре, в 1847 г., умерла страдавшая от туберкулеза Вирджиния, взяв перед смертью клятву с г-жи Шью, подруги Эдгара, никогда не покидать его.
По впал в глубокую депрессию, пристрастился к опиуму, стал пить. Последние годы жизни писателя были годами метаний, полубезумия, высоких успехов, горестных падений и постоянной клеветы врагов. Эдгар По ещё пленялся женщинами, воображал, что влюблён, даже шла речь о женитьбе. В жизни он держал себя странно, однако успел издать ещё несколько гениальных произведений. Писал, читал лекции, в ричмондских барах декламировал отрывки из своей философской работы «Эврика». В 1848 году издательство «Уайли энд Патнэм» опубликовало поэму в прозе Эдгара А. По «Эврика», в которой были изложены революционные взгляды известного писателя на проблему происхождения мира. Тираж книги состоял всего из пятисот экземпляров. Удивительно, но факт: именно По стал первым человеком, не только отказавшимся от общепринятой концепции Вселенной, стационарной во времени и бесконечной в пространстве, но и относительно внятно сформулировавшим гипотезу Большого Взрыва, заново открытую и получившую признание только через сто лет после его смерти. По его мнению, Вселенная как совокупность звёзд возникла из некой единой и уникальной «первочастицы» (primordial particle), изначально вмещавшей в себя всю материю и затем, по воле Творца, одномоментно разделившейся на неисчислимое, но конечное множество элементов.
Но недуг уже разрушал жизнь поэта; припадки алкоголизма становились всё мучительнее, нервозность возрастала почти до психического расстройства. Г-жа Шью, не умевшая понять болезненного состояния поэта, сочла нужным устраниться из его жизни. Осенью 1849 года наступил конец. Полный химерических проектов, считая себя вновь женихом, Эдгар По в сентябре этого года с большим успехом читал в Ричмонде лекцию о «Поэтическом принципе». Из Ричмонда Эдгар По выехал, имея 1500 долларов в кармане. Что затем произошло, осталось тайной. Может быть, поэт подпал под влияние своей болезни; может быть, грабители усыпили его наркотиком. 3 октября 1849 года Эдгара По нашли в бессознательном состоянии, ограбленным. Его привезли в Балтимор, где Эдгар По и умер в больнице в три часа ночи 7 октября 1849 года. "Да поможет Господь моей несчастной душе" — вот его последние слова, по заявлению доктора Джона Джозефа Морана.
Поскольку к По не допускались посетители, Моран, скорее всего, был единственным, кто видел писателя в его последние дни. При этом правдоподобность заявлений Морана неоднократно ставилась под вопрос, а в иных случаях, всё им сказанное считалось не заслуживающим доверия. В течение многих лет после смерти По, история Морана менялась с каждой последующей лекцией и публикацией на эту тему. Так, он заявлял (например, в 1875, а затем в 1885 годах), что он сразу же связался с тётей (и тёщей) Эдгара По Марией Клемм, чтобы сообщить ей о смерти По; на самом же деле он написал ей лишь в ответ на её запрос 9 ноября, через целый месяц после трагического события. Он также утверждал, что По в весьма поэтичной форме сказал, что готов сделать свой последний вздох: «Сводчатые небеса принимают меня, и Господь уже начертал свою божью волю на лбу каждого сотворенного человеческого существа, а демоны уже обретают плоть и кровь, их уже ждут бурлящие волны полнейшего отчаяния». Редактор газеты New York Herald, который опубликовал эту версию Морановской истории, признал, что «Мы не можем себе представить, что По, даже находясь в бреду, мог составить такое предложение».
В истории Морана есть расхождения в датах. В разное время он утверждал, что По был доставлен в больницу 3 октября в 5 часов вечера, 6 октября в 9 часов утра, или 7 октября (в день смерти) в «10 часов дня». Каждый раз он утверждал, что в подтверждении его слов имеются соответствующие больничные записи. Через сто лет была предпринята попытка найти больничные записи, в частности свидетельство о смерти, но ничего обнаружить не удалось. Некоторые критики считают, что расхождения и ошибки в словах Морана ничто иное, как следствие старческих провалов в памяти, а также невинного желания романтизировать историю, могло иметь место и старческое слабоумие. На момент написанного Мораном последнего доклада в 1885 году, ему было 65 лет.
Позднее неутомимые биографы вложат в его уста и заставят произнести и кое–что другое. Легенда стала возникать почти тотчас же, и Эдгар от души позабавился бы, помогая ее творить, придумывая что–нибудь новое, путая людей, отдавая свое бесценное воображение на службу мифическому жизнеописанию...
 |
| кладбище Вестминстер-холл |
По похоронили на задворках местного кладбища Westminster Hall and Burying Ground, которое сейчас является частью территории Юридического колледжа Университета Мэриленда. Изначально на могиле По не было установлено никакого надгробия, а похоронен он был в дальнем углу рядом с могилой деда, Дэвида По Старшего. Надгробие из белого итальянского мрамора, заказанное кузеном Эдгара, Нельсоном По, было разрушено ещё до установки на могиле, когда сошедший с рельс поезд протаранил кладбищенский склад, где хранился памятник. Вместо него на могиле установили каменную плиту на которой было написано «№ 80». В 1873 году поэт Поль Гамильтон Гейне посетил могилу По и опубликовал газетную заметку, в которой описал бедственное состояние могилы и предложил установить более подходящий памятник. Сара Сигурни Райс, учительница из Балтимора, воспользовалась вспыхнувшим интересом к могиле По и развернула деятельность по сбору средств на новый памятник. Пожертвования поступали и от студентов, и от простых жителей Балтимора и из других частей США. Последнее пожертвование в размере 650 долларов поступило от филантропа и издателя из Филадельфии Джорджа Уильяма Чайлда. Автором проекта нового памятника стал архитектор Джордж А. Фредерик, возведением занимался полковник Хью Сиссон, был использован медальон с портретом По работы художника Адальберта Волька. Все трое были из Балтимора. Общая стоимость памятника составила немногим больше 1500 долларов США.
 |
Бригада могильщиков, которая занималась эксгумацией останков По, с трудом обнаружила требуемое тело: сначала был выкопан 19-летний солдат Филипп Мошер-мл. Когда удалось обнаружить По, они открыли гроб, и один из свидетелей отметил, что «череп был в прекрасном состоянии — линия лба, яркая, отличительная черта По, была легко различима».
Несколькими годами позже в это захоронение были перенесены останки его жены Вирджинии. В 1875 году кладбище, на котором она была похоронена, было разрушено, а потомков, которые бы могли забрать её останки, у неё не было. Уильям Джилл, один из ранних биографов По, забрал её останки и хранил их в коробке у себя под кроватью. 19 января 1885 года останки Вирджинии были наконец перезахоронены рядом с останками мужа. Это произошло в 76-ю годовщину со дня рождения Эдгара По и почти через десять лет после возведения ему нового памятника. Джордж У. Спенс, тот самый человек, который в чине пономаря принимал участия в похоронах По, а также в эксгумации и перезахоронении его останков, участвовал в церемонии упокоения его останков рядом с останками жены и её матери Марии Клемм.
10 октября 2009 года, спустя 160 лет после своей смерти, Эдгар Аллан По был удостоен повторного отпевания. Костюмированная церемония проходила в музее писателя в Бостоне, где был выставлен гроб с манекеном Эдгара По. Актёры изображали современников По и других, давно умерших писателей и артистов. Каждый отдавал последний долг и зачитывал надгробную речь, переделанную из отрывков произведений об Эдгаре Аллане По. На похоронах также использовалась копия гроба По с восковой фигурой его тела. Гроб с «телом» был выставлен для прощания в ближайшей к могиле церкви. 11 октября карета с гробом проехала по центральным улицам Балтимора от дома-музея По на Эмити Стрит до Вестминстерского кладбища.
После смерти По, Руфус Уилмот Гризвольд написал некролог под псевдонимом Людвиг. Он стал литературным душеприказчиком По, на самом деле являлся его врагом, и позднее опубликовал первую биографию Эдгара По, в которой изобразил его порочным, пьяным, наркозависимым безумцем. Большинство приведённых Гризвольдом свидетельств такого портрета были, по мнению друзей писателя, Гризвольдом же и выдуманы. Они полностью отвергали эти обвинения, но подобная интерпретация событий имела весьма длительный эффект.
Точная причина смерти По до сих пор остаётся неустановленной, существует несколько основных теорий. Многие биографы изучали этот вопрос, но пришли к различным выводам: от Джеффри Мейерса и его уверенности в том, что это была гипогликемия, до Джона Евангелиста Уолша и его теории о сговоре с целью убийства. Также предполагалось, что причиной смерти По стало самоубийство, вследствие возникшей депрессии. В 1848 году он уже был при смерти от передозировки лауданумом, который был широко распространён в качестве самого доступного успокоительного и болеутоляющего. Несмотря на то, что остаётся невыясненным, была ли это серьёзная попытка самоубийства, или просто просчёт с его стороны, ясно, что не это стало причиной гибели По годом позже.
Снодграсс был уверен, что По умер от алкоголизма, и предпринимал большие усилия, чтобы убедить в этом других. Он поддерживал движение за трезвость и считал, что история По является прекрасным примером в борьбе с пьянством. Работы Снодграсса по этому вопросу, однако, признаны не заслуживающими доверия. Моран, в своём собственном докладе 1885 года, оспаривал позицию Снодграсса, и утверждал, что По умер не под влиянием какой-либо интоксикации. Моран утверждал, что «от По не исходило ни малейшего запаха алкоголя». Однако некоторые газеты в тот момент сообщали, что причиной смерти По стало «кровоизлияние в мозг», или «черепно-мозговое воспаление», которые являются эвфемизмом, обозначающим смерть от постыдных причин, коей являлся алкоголизм. В своей книге «Эдгар А. По: Невропатическое исследование» психиатр Джон Робертсона предположил, что причиной смерти По стал хронический запойный алкоголизм — дипсомания, состояние, в котором он или она не помнит, что с ним/ней происходило.
Следует отметить, что образ По как неуправляемого алкоголика является спорным. В частности, Томас Майн Рид, тогдашний собутыльник Эдгара По, признавался, что они вдвоём «изрядно шалили», но что По «никогда не выходил за рамки невинного веселья, в котором никто себе не отказывает… Признавая, что такая слабость у По имела место, я честно скажу, пристрастием это не было». Некоторые исследователи допускают, что у По была персональная непереносимость алкоголя и что он пьянел от одного бокала вина. По другим данным он пил только в тяжкие моменты жизни, а потом мог несколько месяцев обходиться без алкоголя. Ясности в вопросе алкоголизма также не добавляло имевшее место членство Эдгара По в обществе «Сыны Трезвости». Уильям Гленн, который контролировал исполнение Эдгаром По взятых на себя обязательств, несколькими годами позже написал, что у членов общества трезвости не было оснований считать, что По нарушал свои обязательства в Ричмонде. Томас Данн Инглиш, который являлся врагом Эдгара По, а также имел медицинское образование, настаивал на том, что По не был наркоманом. Так, он писал: «Если бы По употреблял опиум, когда я с ним общался (до 1846 года), я и как врач, и как наблюдательный человек, обязательно бы заметил это во время его частых визитов в мою комнату и моих визитов в его дом, а также наших встреч в иных местах — я не видел никаких тому свидетельств и считаю такие обвинения беспочвенными».
Среди большого количества иных причин смерти в последующие годы назывались различные формы заболеваний мозга и опухоль головного мозга, диабет, различные формы ферментной недостаточности, сифилис, апоплексический удар, алкогольный делирий, эпилепсия и менингит. Некий доктор Джон У. Франсис осматривал По в мае 1848 года и посчитал, что у По была сердечная недостаточность, которую По позднее отрицал. В 2006 году был изучен образец волос, результаты которого опровергли возможность отравления свинцом, ртутью, а также другими токсичными испарениями тяжелых металлов. Также среди причин называлась и холера. По был проездом в Филадельфии в начале 1849 года, как раз когда там была эпидемия холеры. Он заболел, находясь в городе, и написал своей тёте Марии Клемм, что «возможно подхватил холеру, или это приступ чего-то не менее ужасного».
Поскольку По был обнаружен в день выборов, уже в 1872 году появились предположения, что По стал жертвой так называемого купинга. Купинг представлял собой фальсификацию выборов путём вброса бюллетеней. Жертву спаивали и насильно заставляли голосовать за того или иного кандидата на различных избирательных участках. Купинг стал стандартным объяснением смерти По в большинстве его биографий на протяжении нескольких десятилетий. Следует также отметить, что положение По в Балтиморе делало его легко узнаваемой фигурой и такая афера была маловероятной. В последнее время стали появляться свидетельства того, что По мог погибнуть от бешенства.
Начиная с 1949 года, могилу писателя в день его рождения, 19 января, ежегодно, вплоть до своей собственной смерти в 1998 году (затем стал приходить преемник), посещал тайный поклонник, тем самым отдавая дань таланту. Ранним утром облачённая во все чёрное фигура, по всей видимости мужчина, с тростью, украшенной серебряным набалдашником, направляется на кладбище Вестминстерской пресвитерианской церкви в Балтиморе, штат Мэриленд. Незнакомец (или, возможно, незнакомка) подходит к могиле По и произносит тост. Перед тем как покинуть могилу, поклонник оставляет у надгробия три красные розы и початую бутылку коньяка «Хенесси». Предполагают, что розы символизируют По, его жену Вирджинию и тёщу Марию Клемм — все они похоронены именно здесь. В чём состоит символическое значение оставляемой бутылки с коньяком, остается пока лишь догадываться. Однако судя по записке, оставленной после того, как стало ясно, что ежегодный ритуал проводится новым поклонником, бутылка коньяка — знак уважения к семейной традиции. Многие из оставленных бутылок были позже взяты на хранение Обществом Эдгара По в Балтиморе.
В 2007 году в день посещения тайным поклонником могилы писателя собралось рекордное количество зрителей — около 60 человек. В интервью на радио Джефф Джером, хранитель Дома-музея Эдгара Аллана По, весьма одобрительно отозвался о повышенном интересе общества к таинству посещения почитателем могилы писателя по сравнению с предыдущим годом. Он также отметил, что мероприятие прошло без эксцессов. Джером добавил, что традиция ежегодных посещений могилы По тайным поклонником стала широко известна и за рубежом, поскольку наблюдать за этим событием приехало несколько туристов из Японии.
15 августа 2007 года в ежедневной газете «Балтимор Сан» была опубликована статья, в которой 92-летний Сэм Порпора сообщает, что именно он был зачинателем традиции ежегодного посещения могилы По неизвестным поклонником. Порпора, получивший в конце 1960-х гг. должность историка Вестминстерской церкви, утверждает, что он положил начало этой традиции с тем, чтобы укрепить позицию церкви и вдохновить её прихожан. По словам Порпора, он выдумал рассказанную им журналисту историю о том, что традиция ведет начало с 1949 года, и соответствующая статья была в действительности напечатана в 1976 году. Джефф Джером из Общества Эдгара По, однако, утверждает, что традиционный ритуал проводился на самом деле, и что самые ранние статьи о тайном поклоннике По появились ещё в 50-х гг., что указывает на ложность заявлений Порпора. Дочь Порпоры говорит, что никогда не знала о том, что утверждает её отец, но, по её словам, такое озорство вполне в его духе. В результате дальнейших исследований Джером пришёл к выводу, что «в рассказе Сэма Порпора столько белых пятен, что на их закрашивание не хватит и тонны краски». Джефф Сэвойе, ещё один член Общества Эдгара По, также ставит под сомнение достоверность утверждений Порпора.
По словам Джерома, в 2008 году посмотреть на проведение ритуала тайным поклонником По собралось почти 150 человек.
В 2009 году наступила 200-летняя годовщина со дня рождения Эдгара По, однако несмотря на круглую дату, в этот день собралось гораздо меньше людей, а тайный поклонник не оставил никаких записок. В 2010-2013 годах поклонник вообще не явился на могилу писателя.
Вот такая жизнь была у великого романтика, который, не смотря на то что его оригинальность стиля не нашла себе последователей в Америке, очень сильно повлиял на мировую литературу XIX и XX веков. В европейской литературной традиции влияние По испытывали на себе Шарль Бодлер, Стефан Малларме, Морис Метерлинк, Оскар Уайльд, Данте Габриэль Россетти, Роберт Льюис Стивенсон. Увлекались творчеством По и русские символисты — Дмитрий Мережковский, Константин Бальмонт, Валерий Брюсов, о чем писал Александр Блок.
Он остался в истории как поэт и как художник, считавший поверхностной самую мысль, будто гений несовместим с мастерством, обретаемым упорной и вполне осознанной работой, так что в итоге самое тонкое переживание, самый неуловимый оттенок мысли оказываются доступны словесному воплощению, основывающемуся на точном расчете. Вдохновенная математика По отталкивала его литературных современников, они замечали только геометрию, но не находили в его стихах истинного чувства, которое придало бы произведению завершенность и высокий смысл.
Эдгар По считал, что сотворение шедевра и приобщение к Красоте для художника порой важнее художественного результата и даже самой жизни. Об этом, например, говорит его новелла «Овальный портрет», которая в первом варианте называлась «В смерти жизнь».
«Она была дева редчайшей красоты, и веселость ее равнялась ее очарованию. И отмечен злым роком был час, когда она увидела живописца и полюбила его и стала его женою. Он, одержимый, упорный, суровый, уже был обручен - с Живописью; она, дева редчайшей красоты, чья веселость равнялась ее очарованию, вся - свет, вся - улыбка, шаловливая, как молодая лань, ненавидела одну лишь Живопись, свою соперницу; боялась только палитры, кистей и прочих властных орудий, лишавших ее созерцания своего возлюбленного. И она испытала ужас, услышав, как живописец выразил желание написать портрет своей молодой жены. Но она была кротка и послушлива и много недель сидела в высокой башне, где только сверху сочился свет на бледный холст. Но он, живописец, был упоен трудом своим, что длился из часа в час, изо дня в день. И он, одержимый, необузданный, угрюмый, предался своим мечтам; и он не мог видеть, что от жуткого света в одинокой башне таяли душевные силы и здоровье его молодой жены; она увядала, и это замечали все, кроме него. Но она все улыбалась и улыбалась, не жалуясь, ибо видела, что живописец (всюду прославленный) черпал в труде своем жгучее упоение, и работал днем и ночью, дабы запечатлеть ту, что так любила его и все же с каждым днем делалась удрученнее и слабее. И вправду, некоторые, видевшие портрет, шепотом говорили о сходстве, как о великом чуде, свидетельстве и дара живописца и его глубокой любви к той, кого он изобразил с таким непревзойденным искусством. Но наконец, когда труд близился к завершению, в башню перестали допускать посторонних; ибо в пылу труда живописец впал в исступление и редко отводил взор от холста даже для того, чтобы взглянуть на жену. И он не желал видеть, что оттенки, наносимые на холст, отнимались у ланит сидевшей рядом с ним. И, когда миновали многие недели и оставалось только положить один мазок на уста и один полутон на зрачок, дух красавицы снова вспыхнул, как пламя в светильнике. И тогда кисть коснулась холста и полутон был положен; и на один лишь миг живописец застыл, завороженный своим созданием; но в следующий, все еще не отрываясь от холста, он затрепетал, страшно побледнел и, воскликнув громким голосом: «Да это воистину сама Жизнь!», внезапно повернулся к своей возлюбленной: - Она была мертва!»
«Язык, замыслы, художественная манера - все отмечено в Эдгаре По яркою печатью новизны... Метко определив, что происхождение поэзии кроется в жажде более безумной красоты, чем та, которую нам может дать земля, Эдгар По стремился утолить эту жажду созданием неземных образов», - так писал наш Константин Бальмонт, много переводивший По.
Комментариев нет:
Отправить комментарий