хотя мы все умрём,
еврейство слиплось с вечностью,
как муха - с янтарём.
Чему так рад седой еврей
в его преклонные года?
Старик заметно стал бодрей,
узнав про Вечного Жида.
И. Губерман
Вечный Жид (далее ВЖ), он же Агасфер (лат. Ahasverus) — легендарный персонаж, по преданию обреченный скитаться из века в век по земле до Второго пришествия Христа. Фигура ВЖ появляется в сюжетах европейской литературы и живописи. Это, пожалуй, одна из самых известных фигур мировой мифологии, вызывающая различные, нередко противоречивые толкования и эмоции. ВЖ ужасает, завораживает, будоражит воображение, привлекает и отталкивает одновременно. Его представляли то неутомимым странником, то неистовым борцом за веру, то непреклонным моралистом, то страдающим от мировой скорби, то благодетелем и спасителем, олицетворяющим идею любви и взаимопонимания между людьми, то злым духом, то провозвестником конца света, то революционером прометеевского типа, то символической фигурой, олицетворяющей неправедное преследование евреев, а то и собирательным образом коллективного греха еврейского народа, который приговорен к вечному рассеянию и к жизни без родины. Одни видят в нем символ человечества, вечно обреченного шагать по пути прогресса, другие — аллегорическое изображение судьбы еврейского народа, третьи ищут в нем антисемитский подтекст. Столь же противоречивы и варианты мифа. Агасфер одновременно и враг Христа, и свидетель о Христе, и грешник, и доброе знамение для всего мира, и несмываемое клеймо, и защитник угнетенных.
Известный российский культуролог С.С.Аверинцев отметил, что структурный принцип легенды представляет собой двойной парадокс, когда темное и светлое дважды меняются местами: бессмертие, желанная цель человеческих усилий, в данном случае оборачивается проклятием, а проклятие - милостью (возможностью искупления).
Данный сюжет, послуживший материалом для многих литературных, поэтических и живописных произведений, как он рисуется в его окончательном виде, следующий: иудей-ремесленник, мимо дома которого вели на распятие Иисуса Христа, несшего Свой Крест, отказал Иисусу и оттолкнул его, когда тот попросил позволения прислониться к стене его дома, чтобы отдохнуть, и за это был осуждён на скитание по земле до Второго пришествия и вечное презрение со стороны людей.
Диалог Агасфера и Христа, обычно входящий, с разными вариациями, во все версии: «Иди, чего медлишь?». — «Я могу медлить. Но труднее будет медлить тебе, ожидая Моего прихода»; либо «Иди, на обратном пути отдохнёшь» (подтекст: Ты Сын Божий, так воскресни после распятия и отдохни на обратном пути) — «И ты будешь вечно идти, и не будет тебе ни покоя, ни смерти»; либо «Я пойду, но и ты пойдешь и будешь Меня ждать».
Сущность легенды, если отвлечься от некоторых частностей, — воздаяние Божества человеку, выражающееся в вечном скитании или вечных муках человека, согрешившего против Божества.
В кошеле ВЖ лежит что-то вроде православного неразменного пятака, благодаря чему кошелёк никогда не пустеет. В одной французской балладе, посвященной Вечному Жиду, говорилось, что в его кармане постоянно лежат пять су (французские деньги того времени), которые, несмотря на то, что он их тратит, снова появляются у него, - французский вариант русского неразменного пятака. Эти пять су вошли в поговорку. До сих пор говорят, что у того или другого есть "пять су Вечного Жида". Отсюда некоторые делают выводы, что он иллюстрирует весь жидовский народ, коему суждено безвременно скитаться по миру, но при этом не оставаться без копейки в кармане.
Среди славянских народов популярна легенда, по которой самочувствие ВЖ напрямую связано с фазами луны. К концу лунного цикла он превращается в дряхлого старика, но с нарождением нового месяца опять молодеет. Он также способен превращаться в собаку и в разную другую домашнюю живность, что и практикует время от времени в знак покаяния.
В лесистых горных местностях ВЖ часто является в виде свирепого охотника. Когда поднимается буря, люди говорят, что это проходит поблизости Дикий Стрелок — Странствующий Еврей. Во французских провинциях Пикардии и Бретани и сейчас, когда ветер неожиданно взметает дорожную пыль, простой народ так же говорит, что это Вечный Жид прошел. Швейцарская легенда повествует о том, как ВЖ стоял, объятый скорбью, под горою Маттерхорн. Некий альпинист спросил его, отчего тот печален, и услышал в ответ, что сотни лет назад ВЖ уже побывал на этом месте и видел прекрасный город, от которого ныне не осталось ни следа. В день Страшного Суда он снова придет к подножью великой горы и будет прощен.
В Альпах до сих пор верят, что Вечный Жид существует. Именно его слезы, замерзнув, превращаются в глетчеры, которые питают некоторые горные озера. Каждого путешествующего пожилого, но крепкого телом еврея принимают в Альпах за Агасфера, причем считается, что встреча с ним предвещает несчастье.
 |
| Иллюстрация к сказкам Музеуса «Легенды о Рюбецале». Л. Рихтер. Гравюра на дереве. |
Существует так же предание, что раз в пятьдесят лет Агасфер подходит к Иерусалиму, чтобы вымолить прощение у Гроба Господня, но каждый раз в Иерусалиме случаются страшные бури, и ему не удаётся осуществить задуманное.
Близкими к Агасферу в этом отношении являются легенды о:
- Прометее, вечно терзаемом хищной птицей,
- Сизифе, обреченном вечно поднимать на гору камень,
- Каине, которого Яхве обрек за братоубийство на вечные скитания по земле со знаком проклятья на лбу, запретив всем живущим лишать его жизни (некоторые исследователи считают, что миф о неприкаянном страннике не способном умереть, является отсылкой к мифу о Каине),
- Илие, вознесённом при жизни и пропавшем без вести,
- Тангейзере - немецком средневековом поэте-«певце любви» периода позднего миннезанга. Однажды Тангейзер, идя в Вартбург на состязание певцов, увидел у входа (пещеры) в гору Герзельберг богиню Венеру (или языческо-германскую Гольду), завлекую его к себе в грот, где он пробыл 7 лет в забавах и развлечениях. Боязнь, что он погубил свою душу, побудила его расстаться с богиней и искать отпущения грехов в Риме, у папы Урбана, который с негодованием отказал в просьбе, заявив, что скорее его папский посох даст свежие побеги, чем Бог простит такого великого грешника. Тангейзер вернулся к божественной, прекрасной, очаровательной Венере в Герзельберг. Тем временем посох пустил побеги, и папа велел отыскать прощённого Богом грешника, но его уже не могли найти. Тангейзер должен остаться в Герзельберге до Страшного Суда, когда Господь окончательно решит его участь. Ко входу в пещеру Герзельберга приставлен добрый гений германских сказаний, «верный Эккарт», никого не допускающий в пещеру. В этой сказке проявляются свойственные средневековью настроения: томление по античному и родному (германскому) язычеству и недовольство аскетическою суровостью духовенства.
- Летучем голландце.
 |
| Der Tannhäuser |
Большое число вариантов легенды в византийских сказаниях (а отсюда — в древнерусских) показывает огромное её распространение в фольклоре. Тут и кузнец, ковавший гвозди для Христа и обречённый вечно ковать их, и Иуда Искариот, осуждённый на вечное скитание; многие из преданий о загробных муках относятся к тому же типу.
Нелишне заметить, что в образе Wandering Jew («странствующего жида»), где акцент перемещен с личного бессмертия на вечное странствие, немалую роль играет представление о евреях как о народе-кочевнике, изначально более склонном к странствиям, чем к «сидению на земле». Ведь и праотец Авраам получил в вечное наследие землю Ханаанскую, чтобы «ходить по ней», а отнюдь не сидеть на месте. Мидраш Раба также содержит легенду о том, что Авраам после смерти Сары был еще молод, полон сил и женился на женщине по имени Кетура, намереваясь жить вечно. Господь пообещал великому праведнику, что законы природы не будут иметь над ним власти и умрет он, только если сам о том попросит. Авраам и Кетура вырастили многочисленных детей, ставших главами племен. И вот однажды им пришлось принимать у себя за столом старика, который не мог удержать в руках ложку. Узнав, что тот старше его всего на несколько лет, Авраам обратился к Творцу с молитвой о скорой смерти, «пока не стал он обузой для самого себя и своих близких», и был послан к нему Ангел-избавитель.
Сходный мотив встречается и в арабских преданиях о Самири, сотворившем золотого тельца (Коран, XX, 89) и в тюркских сказаниях о Джидай-Хане (сообщено Г. Н. Потаниным). Сюда же можно добавить также талмудическую историю о городе Луз, жители которого никогда не умирали. Когда кому-то из них надоедало жить, он вынужден был покинуть пределы городской черты.
Как первое задокументированное свидетельство мифа об Агасфере можно трактовать рассказ из сборника VI века «Лей-монарьон» Иоанна Мошаса повествующий о том, как один странствующий монах случайно встретил изможденного, оборванного эфиопа. Странный путник сказал, что он тот, кто «Творца мира, Господа нашего Иисуса Христа, идущего на казнь, ударил по лицу».
В Европе первые дошедшие до нас варианты изложенной в начале статьи легенды относятся к довольно позднему времени — к XIII веку. Судя по тому, что подобные легенды отчасти включены в путешествия к святым местам, можно было бы думать, что они заимствованы из византийских и восточных источников, но можно допустить, что они возникли и самостоятельно, так как месть являлась общераспространённым обычаем.
Итальянская версия, где герой называется Buttadeo или Bottadio («ударивший бога»), не носит на себе заметных следов заимствований с Востока; в итальянском фольклоре герой — личность, которая уже утратила следы своего преступления; это просто добрый волшебник, дающий добрые советы и выручающий из беды. Итальянский астролог Гвидо Бонатти сообщает, что в 1267 г. проследовал на поклонение в монастырь св. Якова современник земной жизни Спасителя, звавшийся Иоанном Буттадейом (Joannes Buttadeus), который получил свое прозвище вследствие того, что нанес удар Спасителю, во время Его шествия на Голгофу (buttare — бить, ударять; deus — Бог). И. Христос сказал этому Иоанну: «Ты дождешься моего возвращения», и последний принужден странствовать до второго Пришествия. В бретонских народных преданиях поныне уцелела форма Boudedeo, как прозвище ВЖ.
То же предание изложено с большими подробностями в «Путеводителе по Иерусалиму» («Liber terrae sanctae Jerusalem»), составленном в конце XIV в. для паломников, отправлявшихся к Святым местам (см. «Archives de l’Orient latin», т. III). В «Путеводителе» указано место близ Иерусалима, где, по народному преданию, Иоанн Буттадей ударил Иисуса Христа, причем сказал ему дерзкие слова: «Ступай мимо, отправляйся на смерть». Христос ответил ему: «Я пойду, но ты не умрешь до моего возвращения». Далее в «Путеводителе» прибавлено, что многие-де встречали в разных местах этого человека, скитающегося по миру, но что не следует его смешивать с другим долговечным, Иоанном, настоящее имя которого Devotus Deo (преданный Богу), а не Buttadeus, как ошибочно величают его в народе; Joannes Devotu s Deo был-де оруженосцем Карла Великого и прожил, по преданию, 250 лет. Легенда о долговечном оруженосце Карла Великого — Joannes de Temporibus, умершем, по словам летописца Викентия Белловакского, в 1139 году, представляется, действительно, независимой от легенды о ВЖ; однако, в Испании и в Португалии ВЖ является с тем же прозвищем — Juan de Voto-a-Dios (Хуан, преданный Богу) и Joan de Espera-em-Dios (Жоан, надежда на Бога).
В Италии большое распространение получила легенда, согласно которой Вечный Жид (в Италии его называли Джованни Боттадио) является апостолом Иоанном. Считали, что Иоанн не умер, а только спит в своем гробу в Эфесе и перед Страшным Судом снова восстанет и начнет проповедовать Евангелие. В доказательство приводилось сообщение о том, что вождь арабов Фадила рассказывал, как однажды в пустынном месте он встретил величественного старца с длинной седой бородой, который поведал ему, что он по повелению Иисуса должен жить до конца мира. Старца арабы называли Зерибом, избранным сыном.
В другом сообщении некий Антонио ди Франческо ди Андреа поведал, что он сам встречался с удивительным старцем, который совершал всевозможные чудеса и добрые дела. Он рассказал также, что возмущенные жители итальянского города Виченцы хотели повесить Боттадио как шпиона, но самые толстые веревки не выдерживали и рвались, так что его отпустили, не причинив никакого вреда. Его заключали в самые крепкие и хорошо охраняемые темницы, но наутро не обнаруживали там никого. В Тоскане Боттадио считали провидцем, и каждый расспрашивал его больше о своем будущем, нежели о казни Христа. Советы Боттадио всегда были нравственны и миролюбивы, он, казалось, проникал в душу каждого и знал о человеке такое, чего никто другой знать не мог.
Иной представляется версия, исходящая из среды монахов-начетчиков, хранителей легенд и апокрифов. В первом варианте, более раннем (впервые в "Цветах истории", 1228, у англичанина Роджера из Вендовера, ум.1236), герой — воин-латинянин, бывший привратником претории Пилата, откуда его имя — Картафилос (что значит «привратник»); это — не вечный скиталец, а лишь вечно живущий; он крещён и ведёт святую жизнь. Ударение в данном случае на том, что этот человек — живой свидетель дел Иисуса. Позднее эту историю включил в свою сводную «Большую хронику» монах того же аббатства в Сент-Олбансе Мэтью Парисский, со слов одного армянского епископа, посетившего Англию в 1228 году: когда евреи влекли осужденного Спасителя мимо врат претории, Картофил ударил Его в спину и сказал с презрительной усмешкой: «Иди же скорее, Иисус, что Ты так медлишь!» Христос посмотрел на него строго и возразил: «Я иду, но ты будешь ждать моего возвращения». С той поры живет Картофил, ожидая пришествия Христова: он принял крещениe и был наречен Иосифом, это имя дал ему крестивший его Ананий (тот самый, кто окрестил апостола Павла). Всякий раз, как ему минет сто лет, на Картофила-Иосифа. нападает немощь, кажущаяся неизлечимою, но затем он снова становится здоров и молод, каким был в пору крестной смерти Спасителя (30 лет). — Иосиф-Картофил ведет праведную жизнь в сообществе духовных лиц и отнюдь не обречен на скитание по миpy, как ВЖ. Обычное его местопребывание на Востоке, в Армении. Сходный рассказ приведен в хронике Филиппа Мускэ (Philippe Mousket), которого посетил тот же армянский епископ, как и Матвея Парисского, в 1243 г. Имя героя впоследствии истолковывалось схоластиками как καρτα φιλος, что значит «очень любимый»; этот эпитет прилагается в Евангелии от Иоанна к тому ученику, который возлежал у груди Иисуса во время тайной вечери и к которому обращены слова Иисуса: «Если я хочу, чтобы он остался, пока я не приду — что тебе до того? Ты иди за мною. И пронеслось это слово между братиями, что ученик тот не умрет»… (Ев. Иоан., XXI, 22-23). Этим учеником считают самого евангелиста Иоанна, который будто бы и по сей день жив и ожидает возвращения Спасителя на землю.Но такое толкование евангельского стиха — толкование софистическое, хотя бы потому, что следующий же стих опровергает его. Никаких намёков на легенду об Агасфере в Евангелии нет. Напротив, ясно, что легенда в специфически-христианских версиях гораздо более позднего происхождения, чем Евангелие. Хотя, христианские корни легенды об Агасфере можно найти в Евангелии от Матфея (16: 28), где приведены такие слова Иисуса: "Истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Сына Человеческого, грядущего в Царствии Своем".
Некоторые исследователи обнаружили элементы легенды о ВЖ в тевтонской легенде о Вечном охотника, некоторые из которых перекликаются с мифами о Одина.
В итальянских народных преданиях личность ВЖ отождествляется с Малхом. Имя Малха взято из Евангелия (от Иоанна, XVIII, 10), причем в легендах Малх, раб первосвященника, которому апостол Петр отсек ухо в Гефсиманском саду, отождествляется со служителем первосвященника Анны, который ударил Иисуса по щеке, сказав: «Так отвечаешь Ты первосвященнику?» В наказание за свою дерзость, Малх, служитель Анны, осужден на вечное пребывание в подземном склепе, где он ходит безостановочно вокруг столба, так что даже пол опустился у него под ногами. Этот рассказ о Малхе сообщен в записках итальянских путешественников XV—XVII вв. (Fabri, Alcarotti, Troilo, Ligrenzi) в Иepyсалим. На связь палестинских преданий о Малхе с итальянскими рассказами о ВЖ, носящем то же имя (Malchu s, Marku), указали Гастон Парис и Александр Веселовский, причем последний отметил, что в древнерусских «Вопросах и ответах» («Памятники старинной русской литературы», III, 172 и в др. списках) личность Малха, которому ап. Петр отсек ухо, различается от личности воина, ударившего И. Христа в присутствии первосвященника: этот воин именуется «Фалсатом», «Фаласом» или «Феофилактом», рабом Каиафы. С другой стороны, в славянских текстах Фалас (Фалсат и т. д.) отождествляется с сотником Лонгином, прободившим И. Христа на кресте; он оказывается и расслабленным, некогда исцеленным Христом, но не признавшим Его и ударившим по ланите Иисуса на распятии. Лонгин осужден за это на вечную муку: его трижды в день поглощает зверь, и трижды Лонгин снова оживает (А. Веселовский, «К вопросу об образовании местных легенд в Палестине», 1885).
В этом, втором, варианте, где имя героя Buttadeus, или Малх (имя раба Кайафы — Иоан., XVIII, 10), или Ян Родуин (чисто национальное имя) и так далее, герой осуждён блуждать в каменном подземелье; это по-видимому притча, иллюстрирующая проповеди монахов, а в дальнейшем второй вариант приобретает характер описания чудес в авантюрном романе (уже в XVI—XVII века). Таким образом в легенде нашли отражение: 1) народные сказания и 2) новое религиозное учение, которое в эпоху возникновения легенды исходило уже из среды проповедников и монахов, социально (отчасти и национально) чуждой народу; развитие легенды в дальнейшем идёт также по двум руслам — фольклорному (крестьянская среда) и книжному (среда монашества).
 |
| Якопо дель Селайо. Банкет Агасфера. (1490 г) |
Предания о воине-Картофиле, привратнике римской претории, о сотнике Лонгине и о Фаласе-Феофилакте послужили основанием гипотезы, что легенда о ВЖ первоначально сложилась не об еврее, а об латинянине. Именно в народной среде герой стал евреем, караемым Христом за весь свой народ и часто символизирующим его. Еврейство, рассеянное по Европе, скитающееся и преследуемое, могло легко дать материал для такого образа. Но предания об еврее Малхе, по-видимому, одновременны со сходными рассказами о воине, родом латинянине, так что наиболее вероятным является другое предположение, а именно, что в раннюю пору возникли разные предания однородного содержания о различных свидетелях суда над Христом и Его страстей — предания, происхождение которых объясняется словами Спасителя: «Есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Сына Человеческого, грядущего в царствии Своем» (Матф., XVI, 28; Лука, IX, 27; Марк IX, 1; Иоанн, XXI, 22). Окончательная, изложенная в начале версия легенды дошла до нас лишь в образцах XVI—XVII веков, и столь распространённое название «Вечный жид»:
- лат. «judeus immortalis» — «бессмертный еврей»,
- итал. «l’ebreo errante»,
- фр. «le juif errant»,
- англ. «the wandering jew» — «странствующий жид»,
- нем. «der ewige Jude»,
- чешское и польское «wieczny Żyd» — «вечный жид»
На протяжении XVI века сообщения о встрече с ВЖ поступали постоянно и из самых разных мест. В 1505 году он помог ткачу по имени Кокот найти клад, который спрятали во дворце богемских королей шестьюдесятью годами раньше, во время предыдущего визита Картафила в эти места. Вскоре после этого в связи с завоеванием арабами города Элван он беседовал с арабским героем Фадхилахом и нарек его именем Басси Хадхрет Исса.
В двадцатые годы XVI века ВЖ нанес во Флоренции визит величайшему врачу-оккультисту Корнелию Генриху Агриппе фон Ноттесгейму (1486–1535). Древний старик, назвавшийся Картофилом, сыном Мирьям, молил великого некроманта позволить ему заглянуть в созданное им зеркало, способное отражать события давно минувших лет, произошедшие в различных отдаленных местах. Он мечтал увидеть Ревекку, единственную дочь рабби Эвен Эзера, с которой в молодости прогуливался в отцовском саду на берегу Кидрона и на холмах города-убежища Рамот Гилеада.
Зимой 1547 года в церкви в Гамбурге его видел студент Пауль фон Эйтцен, будущий епископ Шлезвига. Высокий длинноволосый мужчина, обряженный в лохмотья и босой в любое ненастье — так видевшие ВЖ описывают его. Благоговейно вслушиваясь в слова проповеди, он вздыхал и ударял себя в грудь при каждом упоминании Иисуса. После службы Айцену удалось разговорить его, и будущий епископ с восторгом выслушал рассказ того, кто теперь называл себя Агасфером, о волнующих подробностях как его жизни, так и бессчетного числа известнейших людей, с которыми сводила его судьба за столетия странствий. ВЖ обладал исчерпывающими познаниями в области истории и изъяснялся на многих языках — эти обстоятельства всегда подчеркивают общавшиеся с ним люди. Кроме того, он никогда не смеялся, отказывался от денег и подношений и давал резкую отповедь любому, кто позволял себе богохульничать в адрес Бога или Христа. Видимо, Агасфера в это время в Гамбурге видели очень многие, что даже вызвало к жизни публикацию известного памфлета, излагающего историю ВЖ (тогдашнее проявление антисемитизма?). Говорили, что много лет назад его видели в Люнебурге, где он спал на камнях прямо за границей города. Через несколько лет после этого его видели в Зундвите, недалеко от Бойшау. Он нес корзину, из которой рос мох. ВЖ отдыхает только в канун Рождества, если найдет брошенный в поле плуг, поскольку может сидеть только на нем.
В 1575 году секретарь Кристофер Краузе и мастер Якоб фон Голыптейн, посланники при испанском дворе, видели Агасфера во время поездки по Мадриду. Ближе к концу XVI века его встречали в Вене, в 1601 году в Кракове и Москве (есть невнятные свидетельства того, что в Москве он действительно побывал и кое с кем общался), 1602 - Праге, в 1603 — Любеке, где его появление засвидетельствовано более чем документально — записью в городской хронике, сделанной бургомистром, историком и богословом на латыни: «Минувшего года 14 января в Любеке появился известный бессмертный еврей, которого Христос, идя на распятие, обрек на искупление», а годом позже уже в Париже. В 1633 он вернулся в Гамбург, в 1640 оказался в Брюсселе, через 2 года он в Лейпциге, в 1644 - снова в Париже, 1652 - в Скаре (Швеция), 1658 - в Стэнфорде (Англия), где явился в пурпурном костюме с посохом странника и белоснежными бородой и копной волос некоему Сэмюэлю Уэллису, страдавшему чахоткой в последней стадии, одарив тоо чудодейственным рецептом, принесшим тому быстрое исцеление, после чего богословы Стэнфорда долго спорили о том, был ли пришелец ангелом или дьяволом, 1672 - в Астрахани (Россию), 1721 — в Мюнхене, 1774 - в Брюсселе (Бельгия, входившая в то время в состав Священной Римской империи) и Берне (Швейцария), где до сих пор хранятся его трость и башмаки.
Когда в конце XVII века некто, назвавшийся «Агасфером, членом фарисейского Синедриона», снова объявился в Англии, собирая в английских городах изрядные толпы и подробно рассказывая о внешности и характерах апостолов, с которыми был лично знаком, тем самым внося массу важных поправок в тексты евангелий; скептически настроенные англичане решили проверить, действительно ли он тот, за кого его принимают. Оксфорд и Кембридж прислали своих профессоров, которые устроили ему пристрастный экзамен. Однако познания его в древнейшей истории, в географии самых отдаленных уголков Земли, которые он посетил или якобы посетил, были поразительны. Когда ему внезапно задали вопрос на арабском, он без малейшего акцента отвечал на этом языке. Он говорил чуть ли не на всех языках, как европейских, так и восточных.
Но наиболее пикантной из всех историй о ВЖ в Англии, последняя из которых относится к 1830 году, является диспут в Оксфорде между «подлинным» Исааком Лакедемом (это имя применительно к ВЖ впервые появилось в анонимной поэме начала XVII века «La complainte du Juif errant) и «самозванцем» Агасфером, описанный в книге Дж. С. Вирека и П. Элдриджа «Мои первые два тысячелетия. Автобиография Вечного жида». Особое возмущение Исаака Лакедема вызвала притворная бедность авантюриста, вздумавшего морочить головы оксфордской профессуре, «ибо всем известно, что ВЖ богаче всех королей».
Наряду с сотнями странствующих евреев, являвшихся жителям Парижа, Брюсселя, Мадрида, Брюгге, Москвы, Кракова и множества иных городов Европы, существовал иерусалимский ВЖ, никогда не покидавший родного города. О нем немало рассказали путешественники, посещавшие Святую землю. Старик неоднократно сообщал им, что проклятие его именно в том и состояло, чтобы, дожидаясь второго пришествия, оставаться прикованным к тому месту на Виа Долороза, где он совершил свое прискорбное богохульство. Паломники рассказывали, что он заточен турками в тесную пещеру, по которой ходит, бия себя в грудь, не может ни сесть, ни лечь, ни пить, ни есть, носит прохудившееся платье римских времен и разговаривает исключительно по-арамейски. Он — не кто иной, как Малх (Малхус), ударивший Иисуса и обреченный до Судного дня бродить вокруг столба, к которому тот был привязан во время бичевания. Подобные свидетельства утвердили мнение о том, что в мире существуют два ВЖ Один из них — Буттодеус-Малх — «прикован» к месту своего преступления, а другой — Агасфер-Картофил — странствует по миру. На этом настаивает Мартин Дрешер в брошюре «De duobus testibus vivis pasiones Christi» (1668). Другая брошюра тех времен утверждает, что двое вечных странников — не кто иные, как Картофил и его жена, вместе прогнавшие Иисуса, присевшего отдохнуть перед их домом во время несения креста. Несущие проклятие супруги встречаются на час всего один раз в сто лет.
Немецкая народная книга об Агасфере — самый ранний вариант последней версии — относится к 1602, называется "Новое сообщение об Иерусалимском жиде, именуемом Агасфером, видевшем распятие нашего Господа Иисуса Христа и находящемся еще в живых" и описывает встречу епископа Эйтцена с Агасфером в 1564.
История повествует о том, как ученик Мартина Лютера Пауль фон Эйтцен, доктор богословия и шлезвигский епископ, рассказывал нескольким лицам, что в молодости, закончив образование в Виттенберге и вернувшись в середине XVI века к своим родителям в Гамбург, он в первое же воскресенье отправился в церковь, где во время проповеди им был замечен человек высокого роста с длинными, падавшими на плечи волосами, босой, стоявший прямо против кафедры и с большим вниманием слушавший проповедника. Каждый раз, когда произносилось имя Иисуса, он склонялся с выражением величайшего благоговения, ударял себя в грудь и вздыхал. На нем, несмотря на холодную зиму, не было никакой другой одежды, кроме панталон, чрезвычайно изодранных внизу, и кафтана, опоясанного ремнем. На вид ему казалось лет пятьдесят. Многие присутствовавшие говорили, что видели этого человека почти во всех странах Европы.
После проповеди фон Эйтцен подошел к старику и спросил его, откуда он пришел, куда идет и сколько времени пробудет здесь. На это тот очень скромно ответил, что он родом еврей из Иерусалима, зовут его Агасфер, а по профессии он сапожник. Старик сказал также, что он собственными глазами видел крестную смерть Спасителя, и, продолжая жить с того времени, посетил многие страны и города, в доказательство чего рассказал многие подробности о жизни других народов. О жизни Христа он также сообщил много нового, чего не знали ни историки, ни даже евангелисты. Особенно подробно он описал последние минуты жизни Христа.
Далее Агасфер рассказал, что во время суда над Иисусом он жил в Иерусалиме и вместе с другими евреями считал Спасителя лжепророком и возмутителем спокойствия, которого следовало распять или казнить каким-либо другим способом. Когда ведомый на казнь Христос остановился у дверей его дома, чтобы отдохнуть, сапожник из злобы и тщеславного чувства, желая похвастаться перед своими соплеменниками рвением, стал гнать Иисуса и сказал, что Он должен идти туда, куда лежит Его путь. На это Христос, строго взглянув на него, проговорил: "Я хочу здесь стоять и отдыхать, ты же должен ходить до второго Моего пришествия".
Не в силах противиться неведомой силе, Агасфер последовал за Христом и присутствовал при Его распятии, страдании и смерти. Когда все разошлись с Голгофы, ему стало страшно возвращаться в Иерусалим и он, не заходя домой к семье, отправился странствовать. Бог, по его мнению, оставил его в живых до Страшного Суда, с тем, чтобы он постоянно свидетельствовал верующим обо всем случившемся, поэтому Агасфер с терпением и со спокойствием переносит ниспосланное ему наказание.
Агасфер держался скромно, говорил немного, ел и пил умеренно, постоянно торопился и не оставался долго на одном месте. Денег, которые ему предлагали, не брал никогда больше двух шиллингов и тотчас раздавал их бедным, говоря, что не нуждается ни в каких деньгах, так как Бог заботится о нем. Никто никогда не видел его смеющимся. В какую бы страну он ни приходил, он везде говорил на языке этой страны так хорошо, как будто он там родился и вырос. Он все рассказывал спокойным тоном и только при упоминании имени Иисуса Христа тяжко вздыхал. Особенно резко он воспринимал хулу на Христа, всегда заставляя обидчика замолчать и покаяться.
 |
| Пир Эстер и Ахашвероша Ян Викторс, 1640 г. |
Фольклорные версии легенды и отголоски их в исторических, историко-культурных и богословских трудах XVII—XVIII веков чрезвычайно многочисленны. Политический и экономический кризис в Германии и Франции в первую половину XVII века способствовал росту суеверий и мистических настроений и был благодарной почвой для развития подобных преданий. Кстати, в XVII в. имя Агасфер было широко распространено среди протестантов. К примеру в 1674 г. в Москве торговал шведский купец Агасфер Бодекере. Однако по мере распространения легенды об Агасфере имя постепенно потеряло популярность и вышло из употребления.
Неизвестная немецкая или нидерландская версия рассказа об Агасфере, датированная 1663 г., ещё в XVII в. попала в Россию, была переведена на русский язык и начала распространяться в рукописной книжной традиции.
Уже в начале XVII в. немецкая народная книга послужила источником французской популярной поэме о ВЖ: «La complainte du Juif errant», подвергшейся нескольким обработкам в Бельгии и в Голландии, причем имя ВЖ «Агасфер» заменено другим — Isaac Laquedem. Иное имя ВЖ — Мишоб Адер — указано в письмах итальянца Марана (Jean Paul Marana) о мнимом турецком шпионе, который в 1644 году будто бы видел ВЖ при дворе французского короля Людовика XIV. Среди прочих тайн французской столицы шпион сообщал о появлении в ней человека по имени Мишоб Адер, который утверждал, что был сторожем при диване Понтия Пилата. В донесении, посланном Ибрагиму Али Шейху, шпион сообщает, что он лично беседовал с этим человеком по-арабски на протяжении шести часов о Христе, Нероне, Мухаммаде и Тамерлане и, хотя тот выказал большую эрудицию, считает его самозванцем. «При этом многие считают, что доказательством правдивости его рассказов является тот факт, что он счастливо спасся от судов инквизиции в Риме, Испании и Португалии, что следует считать подлинным чудом». Наконец, в новогреческих народных преданиях ВЖ именуется «Кустандэ».
Считается, что одной из первых попыток вывести Агасфера на сцену в Германии была «Комедия об Агасфере» («Spiel von Ahasver) написанная в начале XVIII века неизвестным автором. Об этой комедии почти ничего не известно, так как франкфуртская еврейская община в 1708 году запретила ее представления, а отпечатанные экземпляры пьесы были сожжены. Но скорее всего героем этой театральной шутки, явно написанной евреем для праздника Пурим, был не Агасфер, а Ахашверош из книги Эсфири.
В художественную литературу Агасфер вошёл во второй половине XVIII века, в эпоху поэзии «мировой скорби». Эта поэзия не могла пройти мимо старых героев, символизирующих жажду жизни и тягу к смерти, титанические порывы, стремление к всеобщей катастрофе. С XVIII века миф об Агасфере подвергается критике. В 1755 году профессор Антон в Гельмштедте собрал в одну книгу все возражения, которые можно было привести против мифа об Агасфере. В 1761 году в «Ганноверских известиях» появилась статья ο легенде, которую анонимный автор заканчивал словами: «Изучая эту легенду, я пришел к выводу, что мир становится умнее. В тринадцатом веке верили этим шуткам… Теперь же дети будут смеяться над тем, кто стал бы высказывать подобные глупости».
Первый образец литературного воплощения Агасфера — «лирическая рапсодия» немецкого поэта Кристиана Фридриха Даниеля Шубарта «Der ewige Jude» (1783), где Агасфер — воплощение желания смерти, неудовлетворённого и бесконечно мучительного; поэма кончается переменой судьбы Агасфера в «христианском духе»: Агасфер добивается покоя и смерти.
В 1791 году Агасфер становится героем поэмы Β. Φ. Геллера «Утопия». Иоганн Вольфганг фон Гёте, начав своего «Der ewige Jude» в романтическую эпоху «Бури и натиска» (1792), бросил его неоконченным, поняв противоречие дохристианского остова легенды с его христианской интерпретацией. В сохранившемся фрагменте имеется налицо сатирический элемент.
Агасфер упоминается и в романе Яна Потоцкого «Рукопись, найденная в Сарагосе» (1797).
 |
| Гюстав Доре «Вечный Жид» |
Литературные обработки легенды о ВЖ в XIX веке весьма многочисленны. Так, в Германии она была избрана сюжетом для поэтических произведений Шлегелем, Клингеманном (трагедия «Агасфер», 1828), Юл. Мозеном (эпич. поэма «Агасфер», 1837), Цедлицем, Гамерлингом (поэма «Агасфер в Риме»), Шрейбером и др. Перечень (неполный) различных верcий и обработок легенды о В. ж. составлен был Graesse («Der Tanhäuser und der Ewige Jude», 1861), затем Schö bel, «La légende du Juif errant» (П ариж, 1877). Ср. Helbig, «Die Sage vom Ewigen Juden, ihre poetische Wandlung und Fortbildung», 1874; M. D. Conway, «The wandering Jew», 1881; M. L. Neubauer, «Die Sage vom ewigen Juden», Лейпциг, 1884. Первую попытку выяснить генезис легенды представил Гастон Парис в статье, помещенной в «Encyclopedie des sciences religieuses, dirigée par M. Licbtenberger» 1880, т. VII (s. v. Juif errant): К ней примыкают статьи D’Ancona в «Nuova Antologia», XXIII, и в «Romania», X, 212—216 и А. Н. Веселовского в «Журн. мин. нар. пр.» (1880, июнь; 1885, май). Существенные поправки и дополнения к прежним исследованиям представляет статья Гастона Париса в «Journal des Sava n ts», 1891, сентябрь, по поводу вышеупомянутой брошюры г. Морпурго.
«Монолог Вечного Жида» пишет один из величайших английских поэтов XIX века Перси Биши Шелли. Он же вывел Агасфера в поэме «Королева Маб» (1813 г.) и повести «Убийцы» (1814 г.).
Перси Биши Шелли.
Монолог Вечного Жида.
О, Вечный, Триединый Боже Сил,
Ты ль колесо Судьбы остановил,
В Ад заточил меня и держишь там?
Ужли и гром сожечь меня не в силах,
И меч отступит, кровь оставив в жилах?
Пусть так. В дом Гибели приду я сам –
Расшевелю ее в берлоге сонной
И разбужу, дразня, в ней гнев законный.
Есть факел в тайниках ее унылых
Для моего костра! Я буду храбр.
О Ты, Земли тиран, страданья раб,
Я знаю, в закромах Возмездья есть
Убийце уготованная месть!
Я голову с презреньем запрокину
Под ядовитым облаком Твоим!
Где ветер Твой, в дни гнева Палестину
Дыханием наполнивший чумы?
Где царь Возмездия, что в волн пучину
Низвергнул древле ассириян тьмы,
Твоею волею руководим?
Где черный демон, мрачный дух Корана,
Потрясший города во время сна?
Где меч двуострый, райских кущ охрана,
Что от блаженства отлучил людей?
Не пращуров карал ты заблужденья –
Ты правнуков предвидел преступленья!
Теперь я кары требую своей!
Тиран! И я Твой трон хвалой украшу,
Лишь дай испить желанной смерти чашу!
Джодж Байрон уделил несколько строк Агасферу в написанной в 1818 году поэме «Паломничество Чайльд-Гарольда». Английский поэт-романтик «озерной школы» Уильям Вордсворт посвящает ему стихотворение «Агасфер».
Чисто философскую, свободную от пессимизма трактовку сюжета даёт Эдгар Кинэ, известный историк-философ. В его мистерии «Ahasverus» (1833) окончательно исчезает национальный мотив и мотив жажды смерти; Агасфер — символ творческой активности человечества; бессмертие Агасфера интерпретируется как победа над смертью, и Агасфер, примирённый с богом, становится творцом нового, преображённого мира. В этом произведении Кинэ отразились увлечения французской буржуазной интеллигенции 1820-х—1830-х гг. так называемой «религией прогресса».
У основоположника русского романтизма В.А.Жуковского в его неоконченной драме "Агасфер" пересекаются история романтического изгнанника, свидетеля зарождения христианства, современника Христа, с историей человечества – от падения Рима до изгнания Наполеона на остров Святой Елены. Жуковский варьировал композиционное построение, ведя рассказ от первого лица. Поэма Жуковского писана под влиянием фрагмента Шелли, чем объясняется заглавие «Странствующий (англ. wandering) жид».
… В молчанье слушай. Участи моей
Страшнее не было, и нет, и быть
Не может на земле. Богообидчик,
Проклятью npеданный, лишенный смерти
И в смерти жизни, вечно по земле
Бродить приговоренный, и всему
Земному чуждый, памятью о прошлом
Терзаемый, и в области живых живой
Мертвец, им страшный и противный,
Не именующий здесь никого
Своим, и что когда любил на свете —
Все переживший, все похоронивший,
Все пережить и все похоронить
Определенный; нет мне на земле
Ни радости, ни траты, ни надежды;
День настает, ночь настает — они
Без смены для меня; жизнь не проходит,
Смерть не проходит; измененья нет
Ни в чем; передо мной немая вечность,
Окаменившая живая время;
И посреди собратий бытия,
Живущих радостно иль скорбно, жизнь
Любящих иль из жизни уводимых
Упокоительной рукою смерти,
На этой братской трапезе созданий
Мне места нет; хожу кругом трапезы
Голодный, жаждущий — меня они
Не замечают; стражду, как никто
И сонный не страдал — мое ж страданье
Для них не быль, а вымысел давнишний,
Давно рассказанная детям сказка…
У Е.А.Баратынского ВЖ – несчастный сумасшедший, вообразивший себя вечным скитальцем. Декабрист В.К.Кюхельбекер (1797–1846), поэт и друг Пушкина, работал над своей поэмой о ВЖ с 1832 до конца своей жизни. В своих дневниках он писал о замысле этого эпического произведения: «В воображении моем означились уже четыре главные момента различных появлений Агасвера: первым будет разрушение Иерусалима, вторым падение Рима, третьим поле битвы после Бородинского или Лейпцигского побоища, четвертым смерть его последнего потомка, которого мне вместе хотелось бы представить и вообще последним человеком…»
Александр Сергеевич Пушкин в 1826 году также начинал работу над поэмой об Агасфере и не закончил ее, написав всего тридцать строк:
В еврейской хижине лампада
В одном углу бледна горит,
Перед лампадою старик
Читает библию. Седые
На книгу падают власы.
Над колыбелию пустой
Еврейка плачет молодая.
Сидит в другом углу, главой
Поникнув, молодой еврей,
Глубоко в думу погруженный.
В печальной хижине старушка
Готовит позднюю трапезу.
Старик, закрыв святую книгу,
Застежки медные сомкнул.
Старуха ставит бедный ужин
На стол и всю семью зовет.
Никто нейдет, забыв о пище.
Текут в безмолвии часы.
Уснуло все под сенью ночи.
Еврейской хижины одной
Не посетил отрадный сон.
На колокольне городской
Бьет полночь. — Вдруг рукой тяжелой
Стучатся к ним. Семья вздрогнула,
Младой еврей встает и дверь
С недоуменьем отворяет —
И входит незнакомый странник.
В его руке дорожный посох.
Для творчества многих других писателей, драматургов и поэтов, в частности, Н.В.Гоголя, Л.Н.Андреева, В.В.Набокова, Б.Л.Пастернака, В.В.Иванова образ Агасфера был полон творческих возможностей и символического смысла.
 |
| Тейфельсдрек на Монмаут-стрит. Иллюстрация Эдмунда Салливана к Sartor Resartus’у Томаса Карлейля |
Иное оформление легенды об Агасфере — в плане авантюрном и фантастическом, на обычной для этого сюжета мистической основе — представляет собой баллада австрийского поэта-романтика Николауса Ленау «Der ewige Jude» (1839), где Агасфер — галлюцинация охотника, увидевшего медаль с изображением ВЖ, которая была сделана из пули, расплющившейся о тело Агасфера. Это яркий пример романтической композиции, в противоположность ещё классическим приёмам Шубарта и Гёте.
Немецкий писатель и поэт Клеменс Брентано де ла Рош один из основателей «Немецкого застольного общества», чьи антиеврейские, переходящие в антисемитские воззрения он активно поддерживал, в своём произведении «Филистимлянин вчера, сегодня и завтра» изобразил Агасфера в крайне негативном виде. Но немецкий поэт Людвиг Келер в своем стихотворении «Новый Агасфер» («Der neue Ahasver», 1841 г.) видит в Агасфере проповедника свободы.
В 1844 году в Пруссии было опубликовано эссе Константина Франца «Агасфер или еврейский вопрос». В нем говорилось: «Еврейский народ вечный жид. Он … разбросан по всей земле, и не находит себе покоя ни в одном месте». Ему вторил швейцарский поэт Готфрид Келлер – «еврейский народ, бессмертный среди смертных земных народов … Как Вечный Жид, который не может умереть… Смертные расы относятся к земле, они имеют право управлять ими, в то время как еврейский народ обречен на вечное скитание». Таким образом, отдельные элементы мифа об Агасфере стали стереотипами антисемитизма. В ХХ веке эти средневековые стереотипы активно использовались в нацистской пропаганде. 28 ноября 1940 года состоялась премьера представленного как документальный фильма «Вечный жид», снятого Фрицем Хиплером по распоряжению министра Геббельса. Ныне фильм запрещён к публичному показу в Германии и внесён в Федеральный список экстремистских материалов (№ 5) в Российской Федерации, однако в США фильм находится в общественном достоянии, поэтому доступен для свободного просмотра и скачивания без ограничений. Элементы мифа и сегодня все еще используются для антисемитской агитации...
Роман Эжена Сю «Le Juif errant» (1845) соединяет авантюрную, полубульварную фантастику с сатирой на иезуитов и с протестом против угнетения пролетариата.
Эпигон романтизма, француз Эдуард Гренье в довольно сентиментальной поэме «Смерть Вечного Жида» («La mort du juif errant») (1857), и Василий Жуковский в неоконченной поэме «Странствующий жид» (1852) следуют схеме Шубарта. Эдуард Гренье изображает момент примирения ВЖ с Христом – он освобождается наконец, от своей вечной кары. Проникнуто сентиментальным духом и стихотворение Альфонса де Ламартина. Им противостоит песня Беранже «Le Juif errant», в которой Агасфер образ страждущего человечества.
 |
| Вечный жид. Французская литография XIX века. |
Тот же пессимизм проявляется и у итальянца Артуро Графа (Arturo Graf), поэта пессимизма, пришедшего к мистике и оккультизму. Его драма «Фауст и Агасфер» (сборник «Poemetti Drammatici», 1891) основана на той же антитезе и проникнута тем же настроением, что и поэма Гамерлинга.
Главная тема рассказа на идиш Буки бен-Иогли «םידומש ליל» (1886 г.) — протест ВЖ против общераспространенной молвы, что он будто бы постоянно ищет смерти, но не находит ее. Он считает вечную жизнь великим благом. Он «никогда добровольно не бросался в морские волны или горящие костры, как ο нем рассказывают, — это другие его туда толкали, но он, к своему удовольствию, оставался цел и невредим».
Венгерский поэт Янош Арань в лирическом монологе «Вечный жид» написанном в 1860 году пишет об одиночестве человека.
Марк Твен в своей известной книге «Простаки за границей» (1869) сообщает, что в Ашкелоне видели... ВЖ! «Он пришел в Аскалон, где свирепствовал голод и чума, - и опять уцелел...» Более того, Ашкелон (Аскалон) стал, видимо, каким-то новым этапом в истории ВЖ, которого вот уже более восемнадцати столетий прославляют в стихах и прозе: «С тех пор Вечный жид лишь изредка заигрывает с самыми многообещающими средствами и орудиями уничтожения, - но, как правило, почти без всякой надежды на успех»...
Королева Румынии Елизавета Паулина Оттилия Луиза цу Вид публиковавшая свои произведения под псевдонимом Кармен Сильва в своей поэме «Иегова» опубликованной в Лейпциге в 1882 году сделала Агасфера одним из ее персонажей.
 |
| Мауриций Готтлиб, Агасфер, 1876 |
В рассказе бразильского писателя Мачадо де Ассис «Жить!» опубликованном в 1896 году мы находим диалог между Агасфером и Прометеем в конце времен.
Странствия Агасфера по мировой литературе подытожил в конце XIX век Рудольф Касснер в своей диссертации об образе ВЖ в поэзии различных народов (1897).
 |
| Агасфер на краю мира, 1888 Adolf Hiremy-Hirschl |
 |
| Самуэль Гиршенберг. Вечный Жид. (1899 г.) |
Агасфер, иди в скитанье,
взявши посох и суму!
Жребий твой – не знать скончанья
не дан больше никому.
Колыбель была сначала,
но концу не выйдет срок;
вечно грязь топча устало,
много сносишь ты сапог.
Ты напрасно ждал Мессию –
время грозно шло вперед!
Ждешь, что минут дни лихие,
час амнистии придет?
Мнишь живым попасть в святые,
заслужив любовь высот?
Прочь стезей глухой и торной!
Брось тепло и брось уют!
Хлеб забит травою сорной.
Гнев властей небесных лют:
дом разрушен, как в Содоме,
нет детей и нет жены,
все сгорело, все в разгроме,
сруб и пашня сплошь черны.
* * *
Запрыгни в поезд, схватив суму,
но назад не смотри понапрасну.
Он дает и берет – пой хвалу тому,
кто учит бежать соблазна.
Не плачут родные, и друг платком
не машет, напутствуя в день предстоящий.
Что нам до того? Тем легче потом
выпрыгнуть разом в сей мир леденящий.
И дернулся поезд и ринулся тряско –
домов деревянных ползущая связка,
с людьми и скотами жилище-коляска…
Там почта с трактирами и магазинами,
уютные спальни с глухими гардинами.
Как город на быстрых колесах, он мчит,
и нету преград: он проходит сквозь стены,
на гору всползая, змеею шипит,
ржет лошадью, в воду входя дерзновенно;
шагов семимильных стремительна снизка,
и мнится, уж царство желанное близко…
Но суше конец, мы пред морем застыли.
Плыви, Агасфер, с этим краем простясь,
ведь с прежнею жизнью последнюю связь
порвешь и схоронишь в глубокой могиле.
* * *
Гляди, как тяжелы облака,
валы страшат громадою,
то вверх летя, то падая,
здесь твердой почвы ни островка,
ни мига покоя для бедняка.
Что день, что ночь, что явь, что грезы-мороки;
то вверх, то вниз, то взад, а то вперед;
повсюду скрежет, скрипы, взвизги, шорохи;
болты и скрепы точит, тросы трет.
Мученье тела и души,
плавучее орудье пытки!
Сам над собою суд верши,
внимая воплям волн в избытке!
Ты веришь, что близок спасительный брег?
Не к суше судно стремит свой бег –
капитан ведет нас в море открытое;
руку помощи он отвергает вовек
и клянет островов спокойствие сытое,
ибо море лживо, но суша лживей.
Попутный ветер? В свежем порыве
умей различать его страсть к наживе! …
В путь! В это поле серо-зеленое,
где пашет корабль, где облако сеет,
но в бороздах всходы не зазеленеют,
ничего не родит эта гладь соленая.
Небосвод похож на брезент, что сшит
как укрытье от порчи дождя и града.
А кто-то подумает: он защитит
небесную синь от дыма и чада,
чтоб не стать ей засиженной мухами, пыльной,
оградиться от сглаза злобой всесильной.
* * *
Агасфер, застынь у штевня,
взор стреми к стальной воде,
сжав кулак в тревоге древней,
скрыв уста в седой браде.
Грез не стало и видений,
пламень памяти угас,
от надежды нет и тени,
явь – лишь сей текущий час,
час, который длит мученье,
в коем смысла не найдут,
смутный, словно наважденье,
мертвый, как без кремня трут.
В черноту глядит пустую
узник палубы в тоске,
но тоскует он впустую,
как утопленник в мешке.
(Перевод А. Парина.)
 |
| Фердинанд Ходлер. Агасфер. (1910 г.) |
В XX столетии образ Агасфера развили, среди других, Киплинг в новелле «Вечный Жид», Аполлинер в новелле «Пражский прохожий», Борхес в новелле «Бессмертный», Пер Лагерквист в романе «Смерть Агасфера», Габриэль Гарсиа Маркес в романе «Сто лет одиночества», Стефан Гейм в романе «Агасфер», Жан д’Ормессон (Jean d’Ormesson) в книге «История Вечного Жида» (1991).
Этот образ продолжает сохранять свою привлекательность и для массовой литературы, например, Агасфер действует как частный сыщик в детективно-оккультных рассказах Эдварда Хоха.
С. Г. Фруг. Агасфер и Сатурн (Одесса, 1913)
(новогодняя фантазия, фрагмент)
Из мрачного, пустыннаго ущелья,
Едва дыша, выходит Агасфер.
Две тысячи годов уже промчались
С тех пор, как он по всем странам земли
Скитается, не ведая покоя…
Из мрачного, пустыннаго ущелья,
Едва дыша, выходит Агасфер;
Из черепов, у ног его лежащих,
Берёт один и гневно со скалы
Бросает вниз — и вслед за ним другие
Летят туда-з, а Вечный Жид глядит
В отчаяньи и горько восклицает:
«Вот этот был отец мой, эти вот —
Жена моя и дети, и родные!
И все они — все умереть могли,
И только я, отверженец проклятый,
Обязан жить!..
Я не смерти, не могилы -
Жизни, жизни я ищу!
Света, радости я жажду,
Мира, воли я хочу!...
Не за смертью,- нет, от смерти
Я бежал из края в край;
В сердце, кровью истекавшем,
Я носил не ад, а рай;
Светлый рай труда и мысли
Грезе радужной сиял,
Он в душе моей скорбящей
расцветал, благоухал...
Расцветало, наливалось
грезой дивное зерно...
Сколько лет, веков минуло,
Сколько... Ах, не все-ль равно!
В рассказе О. Генри «Дверь, не знающая отдыха» пьяный сапожник Майк О’Бадер приходит в редакцию провинциальной газеты и заявляет, что он тот самый иерусалимский сапожник Майкоб Адер, который не позволил Христу отдохнуть у двери своего дома по пути на распятие и был за это осужден жить до Второго пришествия; при этом Майк О’Бадер настаивает, что он не еврей. А в сатирической повести-сказке Роберта Николса «Голгофа & Ко» (1923 г.) Агасфер — успешный бизнесмен, срывающий Второе Пришествие. Агасфер действующее лицо произведения американского писателя-фантаста Майка Резника «Как я написал Новый Завет, поспособствовал Эпохе Возрождения и блестяще загнал мяч в семнадцатую лунку на Пеббл-Бич». В пост-апокалиптических «Страсти по Лейбовицу» Уолтера Миллера-младшего, написанных в 1959 году, образ, который можно интерпретировать, как Агасфера появляться во всех трех новеллах.
Среди писателей Латинской Америке которые обращались к образу Агасфера и навеянным им мотивам аргентинские писатели Мануэль Мухике Лаинес и Хорхе Луис Борхес — в новелле «Бессмертный» (1949 г.). Неоднократно обращался к этому образу колумбийский писатель Габриэль Гарсиа Маркес – «На следующий день после в субботу» (1955 г.), «Похороны Большой Мамы» (1962 г.), «Сто лет одиночества» (1967 г.).
В русской литературе XX века необходимо отметить интересную «рапсодию» Владимира Богораза «Агасфер», заостряющую национальные мотивы, а также оригинальную трактовку братьев Стругацких в романе «Отягощённые злом, или Сорок лет спустя» (1988), отождествляющих Агасфера с Иоанном Богословом.
Владимир Набоков. Агасфер, 1923. (Фрагмент)
Драматический монолог, написанный в виде пролога для инсценированной симфонии.
Пролог (голос в темноте)
Все, все века, прозрачные, лепные
тобой, любовь, снутри озарены, —
как разноцветные амфоры… Сны
меня томят, апокрифы земные…
Века, века… Я в каждом узнаю
одну черту моей любви. Я буду
и вечно был: душа моя в Иуду
врывается, и — небо продаю
за грешницу… Века плывут. Повсюду
я странствую: как Черный Паладин
с Востока еду в золотистом дыме…
Века плывут, и я меняюсь с ними:
Флоренции я страстный властелин,
и весь я — пламя, роскошь и отвага!..
Но вот мой путь ломается, как шпага:
я — еретик презренный… Я — Марат,
в июльский день тоскующий… Бродяга —
я, Байрон, — средь невидимых дриад
в журчащей роще — что лепечет влага?..
…я — Агасфер. То в звездах, то в пыли
я странствую. Вся летопись земли —
сон обо мне. Я был и вечно буду.
Пускай же хлынут звуки отовсюду!
Встаю, тоскую, крепну… В вышине
Моя любовь сейчас наполнит своды!..
О, музыка моих скитаний, воды
и возгласы веков, ко мне… Ко мне!..
Сценарий пантомимы на симфоническую музыку В. Ф. Якобсона Набоков писал в соавторстве с И. С. Лукашем в сентябре ноябре 1923 г. Пролог написан Набоковым самостоятельно под его текстом в газете значится «В. Сирин». О чтении «Агасфера» в «Руле» вскорости появился отзыв: «Недавно в частном доме состоялось эскизное исполнение на рояле М. Якобсоном музыки для пантомимы "Агасфер" с параллельным чтением сценария авторами его В. Сириным и И. Лукашем. Сюжет трагической пантомимы по широте замысла претендует на философско-символическое значение и сквозь разные эпохи проводит идею вечного странствования любви, неудовлетворенности и роковой обреченности. Но как часто в таких произведениях основная мысль (выраженная в красивых стихах пролога) туманно мерцает, дробится — символы проведены недостаточно последовательно и не чувствуется выдержанной аналогии в стилизациях разных эпох. Основным образом сомнительно<е> превращение Иуды в Агасфера и романтическое истолкование предательства Иуды ради отвергающей его Магдалины неинтересно после сложно-психологического освещения Андреева и Гедберга. Совершенно неравнозначны дальнейшие воплощения Агасфера в Черного Паладина, торжествующего героя Герцога, бродячего пророка времен инквизиции, Марата, убиваемого Шарлоттой вне любовного конфликта, Байрона, и современного героя северного городка. Хороша местами красочная сторона, большие постановочные возможности и требования современной изобретательности и пышности, от осуществления которых будет зависеть в большой мере общее впечатление…»
Марина Цветаева, Июнь 1920
Был Вечный Жид за то наказан,
Что Бога прогневил отказом.
Судя по нашей общей каре –
Творцу кто отказал — и тварям
Кто не отказывал — равны.
И может быть, лучше всех объяснил это явление М.Горький несколькими строками в своей великолепной статье «Легенда об Агасфере»: «Эта легенда искусно соединяет в себе и заветную мечту человека о бессмертии, и страх бессмертия, вызываемый тяжкими мучениями жизни, в то же время она в образе одного героя как бы подчёркивает бессмертие всего израильского народа, рассеянного по всей земле, повсюду заметного своей жизнеспособностью». Именно «подчёркивание бессмертия израильского народа» (что, между прочим, присутствует далеко не во всех вариантах сказания) и привлекло к сообщениям об Агасфере внимание германских фашистов. Исторический факт: в конце 1930-х годов немцы упорно разыскивали в еврейских гетто, а затем уничтожали любого, кто подходил под описание ВЖ. Были убиты сотни ни в чём неповинных людей, однако Агасфера, насколько известно, нацистским палачам обнаружить-таки не удалось.
В романе Ильфа и Петрова «Золотой телёнок» (1931) Остап Бендер в ответ на новую версию иностранного журналиста мифа об Адаме и Еве в антураже советского общества изложил остроумную легенду-повесть о ВЖ, захотевшем посмотреть на просторы Днепра, но пойманном петлюровцами и зарубленном ими:
— Жид?
— Жид, — ответил старик.
— Ну, пойдем, — пригласил человек с лампасами. И повел его к куренному атаману.
— Жида поймали, — доложил он, подталкивая старика коленом.
— Жид? — спросил атаман с веселым удивлением.
— Жид, — ответил скиталец.
— А вот поставьте его к стенке, — ласково сказал куренной.
— Но ведь я же Вечный! — закричал старик. Две тысячи лет он нетерпеливо ждал смерти, а сейчас вдруг ему очень захотелось жить.
— Молчи, жидовская морда! — радостно закричал чубатый атаман. — Рубай его, хлопцы — молодцы! И Вечного странника не стало.
— Вот и все, — заключил Остап.
Вложив в уста Остапа Бендера рассказ о том, что ВЖ был зарублен петлюровцами в 1919 году, Ильф и Петров нарочно вводили доверчивую советскую публику в заблуждение. ВЖ отнюдь не умер, ведь в той же книге восемью годами позже, в период угара НЭПА, кто, как не он, действует в СССР под именем инженера Талмудовского, кочующего из города в город, из учреждения в учреждение: «Внезапно в переулке послышался гром копыт. В блеске пожара промчался на извозчике инженер Талмудовский. На коленях у него лежал заклеенный ярлыками чемодан. Подскакивая на сиденье, инженер наклонялся к извозчику и кричал:
— На вокзал! Ноги моей здесь не будет при таком окладе жалования! Пошел скорей!
И тотчас же его жирная, освещенная огнями и пожарными факелами спина скрылась за поворотом».
Впрочем, и этого мало. Персона ВЖ, видимо, сильно занимала Ильфа и Петрова. Многие его черты присущи старому, больному, нелюбимому девушками гусекраду (сравните с русской поговоркой: «Илья-пророк два часа уволок») и вечному страннику Паниковскому, восклицающему: «Я вас всех переживу!» Да и сам великий комбинатор не лишен сходства с Агасфером. Помните: «Вчера на улице ко мне подошла старуха и предложила купить вечную иглу для примуса. Вы знаете, Адам, я не купил. Мне не нужна вечная игла, я не хочу жить вечно. Я хочу умереть». Один не хочет умирать, но умирает, другой стремится перейти за кордон, то есть в мир иной, но вынужден «переквалифицироваться в управдомы».
 |
| Книжка для детей Третьего Рейха «Не доверяй лисице на зеленом поле и никакому жиду при его клятве» Автор: фройляйн Эльвира Бауер (21 год). |
В трилогии А. Валентинова «Око силы» «Агасфер—Вечный—Иванов» является представителем разумной, но нечеловеческой силы (причем не имеется ввиду пришелец или классический сатана), пытающийся подправить историю России, начиная с революции 1917 года. По мнению А. Валентинова одна и та же личность (Агасфер), пользуясь различными масками, управляла Советским Союзом и по мере старения биологических прототипов меняла их.
В «Звёздных дневниках Ийона Тихого» Станислава Лема ВЖ появился в результате попыток скорректировать историю человечества путём отправки в прошлое тайных агентов. «Что до Спинозы, то он, не спорю, был безусловно порядочный человек, однако по недосмотру допустил крестовые походы. (…) Я не знал, как быть со Спинозой — Греция уже трещала по швам от подобных мыслителей, — и сначала велел гонять его взад-вперед через все столетия с сорокавековой амплитудой; отсюда возникла легенда о Вечном жиде.»
 |
| Голем, как он пришел в мир |
Затем последовали фильмы Отто Крейслера «Вечный жид» («The Wandering Jew», 1921 г.) и Джорджа Роуленда «Вечный жид» («The Wandering Jew», 1933 г.). Режиссер Морис Элви обращался к теме Агасфера дважды в 1923 и 1933 годах. Оба его фильма носили название «Вечный жид» («The Wandering Jew»). В главной роли в его фильме 1933 года снялся Конрад Фейдт.
В 1933 году вышел на экраны фильм «Вечный жид» («Агасфер») снятый на идиш, рассказывающий о жизни евреев в нацистской Германии. В 1934 году на экраны выходит британский фильм «Вечный Жид» по пьесе Э. Терстона (в главной роли Конрад Вейдт).
В 1940 году в нацистской Германии по личному распоряжению Геббельса был снят документальный фильм Фрица Хипплера «Вечный жид» ( см. выше). Фильм был призван вызвать негативное отношение немецкого народа к евреям. Этой цели авторы добивались путём демонстрации отдельных элементов быта и традиций евреев, проживавших в Варшавском гетто, а также в Германии, Палестине и США.
О сходстве Петера Шлемиля, героя знаменитой книги А. фон Шамиссо, с ВЖ говорилось немало, но мало кому известна написанная на иврите новелла «Шлумиэль нашел тень» Иегуды Яари, в которой герой — человек без тени и неприкаянный странник — появляется в Иерусалиме (как положено, в ненастную грозовую ночь). Он рассказывает автору о том, что рухнула его надежда на смерть-избавительницу, ибо он обнаружил, что раз в столетие молодеет, подобно ВЖ. Объявив себя евреем в гитлеровской Германии, он, вооруженный плащом-невидимкой и семимильными сапогами, посвятил свою жизнь спасению и утешению жертв нацизма, а потом отправился в Иерусалим, чтобы поселиться в нем навеки, прихватив с собой в качестве тени некое полуаллегорическое существо, выжившее в лагере смерти. Новелла заканчивается следующим пассажем: «И вот новая тень возникает у ног того человека и продолжает расти, доходя до моей двери. Но, когда я обернулся, чтобы увидеть, что происходит с той тенью, которая распростилась с ним, у меня упало сердце: она не обросла плотью, не стала человеком. Горе мне! Она оставалась тенью».
В итальянском фильме 1948 года «Вечный жид» (L’Ebreo errante) режиссера Гоффредо Алессандрини главную роль исполнил Витторио Гассман.
В 1959 году вышел на экраны фильм Василиса Георгиадиса «Вечные Жиды» («Periplanomenoi Ioudaioi»).
Агасфер появляется и в фильме режиссера Карла Шульца «Седьмое знамение» («The Seventh Sign», 1988 г.).
 |
| Пьер Утин. Вечный жид |
 |
| Марк Шагал. Вечный жид. (1923-1925 гг.) |
Лина Костенко «Маркова скрипка»
Сумління - річ тендітна і марка.
Вже дехто з нього й пилу не стирає.
Маркові що? Є скрипка у Марка.
Де хтось би плакав, а Марко заграє.
Грай, Марку, грай! Веселу, не яку.
Куди ж ти, Марку, дінешся? Ти - вічний.
На кожного лихо маєм по Марку:
Марко Пекельний і Марко Стоїчний.
Міркуєш, Марку: так то воно так.
А все не так, і ти міркуєш марно.
Закінчив польку, починай гопак, -
грай, Марку, грай, бо дуже граєш гарно!
Воно, звичайно, що там говорить.
Отож-бо й є, нема чого балакать.
А що поробиш, хай воно згорить,
сміятись краще все-таки, ніж плакать.
Та й те сказати, як його, гай-гай!
Воно й спочити - щастя недолуге.
Смеркає - грай. Розвиднюється - грай.
Бо світ великий, - як не те, то друге.
Бо що було, а що і загуло.
Біда біду, як кажуть, перебуде.
Не може ж буть, щоб якось не було,
вже як не є, а якось воно буде.
Ти, Марку, грай. Ти знай собі одне,
що що кому коли не заманеться, -
біда мине, і щастя теж мине, -
те, що ти граєш, тільки зостанеться.
| Otto Dix (Marie Slip) - Агасфер |
У финской дум-метал группы «Reverend Bizarre» есть композиция «The Wandering Jew» из альбома «Harbinger Of Metal».
Русский и английский рэпер Oxxxymiron в 2011 году выпустил альбом "Вечный жид" и в этот альбом вошла одноименная композиция.
Максим Лаврентьев, АГАСФЕР
Столько лет я бредил наяву,
Воскресал и умирал так часто,
Что не помню, для чего живу,
И на жизнь взираю безучастно.
Годы – точно палая листва.
Сколько их? Я не веду им счёта.
Каждый раз на новые места
Гонит в путь неведомое что-то.
Города сменяют города.
Я иду, не вглядываясь в лица,
Но одно запомнил навсегда,
И оно мне лунной ночью снится…
Южный город. Буйствует толпа.
Этот человек остановился –
Изнемог под тяжестью столпа
И к моей хибаре прислонился.
Был похож на нищего слепца,
Но бичом исхлёстанный жестоко.
Кровь из-под тернового венца
Попадала в желоб водостока.
Кто такой и что на нём за грех?
Хитрый вор или разбойник дерзкий?
Мне в ответ кругом раздался смех:
«Это царь наш, царь наш иудейский!»
Тут и я стал гнать его, кляня.
Он взглянул сквозь тяжкое страданье.
Обмер я: смотрело на меня
С высоты – живое мирозданье.
И открылось мне: людская плоть
Много мягче палестинской глины,
Чтоб скорей, трудясь, её Господь
Превращал в скудельные кувшины.
И ко мне склонился Божий Лик,
В небесах пылающий над нами,
И, огнём охвачен, я постиг
То, чего не выразишь словами…
Заревел в арбу впряжённый вол,
Будто грешник, изгнанный из рая.
От меня Мессия отошёл,
Прочь пошёл по улице, хромая.
Добровольно нёс Он жребий свой,
Пил страданье из безмерной чаши,
И не в силах совладать с собой,
Я за Ним последовал тотчас же.
Видел всё – распятье, смерть Христа.
Вечером в конце Страстной недели
Возвращаться в город я не стал,
Попривык бродяжничать без цели.
Вечный жид – прозвал меня народ.
Умирая, воскресаю снова,
И порою глиняный мой рот
Обжигает огненное слово.
Согласно мифу, за минувшие два тысячелетия ВЖ очень поумнел, примирился со своей участью и продолжает странствовать по миру, каждый раз пользуясь новым именем (подозревали, например, что он называл себя графом Калиостро, а так же графом Сен-Жерменом).
У обычных людей ВЖ вызывает, как правило, ассоциацию с нарушением непреложного закона смерти, с чем-то, что есть, но быть - по всем человеческим представлениям - не должно. А существование того, чего быть не может, влечет за собой появление в глубине души элементарного животного ужаса. Этот ужас и является эмблемой ВЖ, он завораживает, привлекая и отталкивая одновременно, он будоражит воображение и порождает множество мыслей, упирающихся, как всегда, в стену, ограничивающую наше сознание. Этот ужас связан с вечным странником навсегда.
Как относиться к этим легендам? Можно встать на точку зрения средневекового врача Парацельса, который написал: «Heт ничего, что могло бы избавить смертное тело от смерти, но есть нечто могущее отодвинуть гибель, возвратить молодость и продлить краткую человеческую жизнь». Но самый проницательный комментарий сделал в своей книге «Мистерии» Джон Эллан: «… нет и намека на доказательство правдивости этой истории. Но, помимо всего прочего, не будем забывать, что распятый на кресте Христос простил своих убийц, поэтому было бы чудовищно, не в его характере проклясть навечно человека за один единственный удар»...
Под конец обратимся к ... ботанике. Название Wandering Jew — странствующий, он же вечный, жид — носят несколько схожих видов из рода многолетних вечнозеленых травянистых растений традесканция (Tradescantia), названного Карлом Линнеем в честь отца и сына Традескантов, английских путешественников и натуралистов — Джона Традесканта-старшего (1570–1638) и Джона Традесканта-младшего (1608–1662). Наиболее известны Tradescantia fluminensis, Tradescantia pallida, Tradescantia zebrina, Commelina cyanea, давно уже разбредшиеся по миру из Южной Америки и Австралии. Они выращиваются повсюду в качестве садовых растений, способных выдерживать самый суровый климат, прекрасно переносящих холода и густую тень и способных к полному восстановлению после периодов тяжелой засухи. Традесканции легко становятся навязчивыми сорняками, с которыми очень трудно бороться в силу их колоссальной приспособляемости к любым невзгодам. Традесканция, разносимая ветрами и животными, распространяется даже в тех условиях, в которых она не способна пустить прочные корни, — каждый сегмент растения, попавший в почву, способен регенерироваться и быстро создать новую популяцию. Название, как видим, вполне оправданное.
Комментариев нет:
Отправить комментарий