 |
| Автопортрет, 1885 |
О "киевском Врубеле" мы знаем довольно много, – и это знание подчас уводит нас в сторону от главного. Сколько мы читали свидетельств о чудачествах мастера, в которых видели предвестие будущего безумия. Сколько говорилось о влюбленности молодого живописца в жену его "шефа", руководителя Кирилловских и Владимирских росписей Адриана Прахова. Особенно часто об этом вспоминают гиды перед ликом Богородицы в Кирилловской церкви, для которого первичный набросок сделан с мадам Праховой. А те, кто не вникал в подобные детали, просто наслаждаются замечательным произведением, равных которому мало найдется в европейских храмах и музеях. А ведь киевского периода у Врубеля могло и не быть.
Киев. Первый шаг в бессмертие
Когда столичному профессору Адриану Прахову, видному искусствоведу, поручили заняться реставрацией древней живописи Кирилловской церкви, выделенные на это скудные средства вынуждали обходиться местными силами. Подрядчиком стал художник-педагог Николай Мурашко, а исполнителей рекрутировали из молодых учеников Рисовальной школы. Киевское руководство не затруднилось бы поручить исполнение важнейших сюжетов какому-нибудь набившему руку богомазу. Но Прахов решил иначе. Он поехал в Петербург и обратился к давнему знакомому, профессору Академии художеств Павлу Чистякову: "Тебе эту работу не предлагаю, так как для тебя она не может иметь ни художественного, ни материального интереса, но, вероятно, ты можешь рекомендовать мне кого-нибудь из своих учеников или вообще из студентов Академии?". «В этот момент в дверь постучали, в кабинет вошел невысокий молодой человек — русые волосы, глаза голубые, нерусская внешность», — так описал его Адриан Прахов. "Вот тебе и художник! – обрадовался Чистяков. – Лучшего я тебе не могу рекомендовать. Знакомься: мой ученик Михаил Александрович Врубель". Представил Врубеля как одного из лучших студентов академии.
И в 1884 г. Врубель отправился в Киев, где ему суждено было сделать первый шаг в бессмертие. Ему, 28-летнему студенту Петербургской академии искусств, было поручена сложная и ответственная работа – создать в Кирилловской церкви на месте утраченных фресок XII в. новые композиции, которые бы органически вписывались в интерьер этого уникального памятника. В то время в храме уже работали реставраторы, ученики школы Мурашко. Среди них были Ижакевич, Тимошенко, Селезнев – художники, имена которых со временем стали очень известными. Однако Прахов, прежде чем поручить работу над иконами, предложил молодому живописцу заняться росписью тех площадей в интерьере Кирилловской церкви, где древние фрески не сохранились. С задачей Михаил справился блестяще. Одна из гениальных способностей Врубеля — различать десятки оттенков белого цвета, тогда как обычные люди видят только семь. Это проявилось в цветовой гамме произведений художника.
 |
| Сошествие Святого Духа на апостолов |
 |
| Надгробный плач |
 |
| Ангелы с лабарами |
По словам Н. А. Дмитриевой: "Такое «соавторство» с мастерами XII века было неведомо никому из больших художников XIX века. Шли только 1880-е годы, только начинались первые поиски национальной старины, которая никого ещё, кроме специалистов, не интересовала, да и специалистов занимала с точки зрения более исторической, чем художественной. <…> Врубель в Киеве первым перекидывал мост от археологических изысканий и реставраций к живому современному творчеству. При этом не помышлял о стилизации. Он просто чувствовал себя соучастником истового труда старинных мастеров и старался быть их достойным".
В 1885 г. Михаил Александрович едет в Венецию и там пишет 4 центральные композиции для мраморного иконостаса храма – "Христос", "Богоматерь с младенцем", "Св.Кирилл" и "Св.Афанасий". Характер исполнения этих праздничных, многоцветных композиций на золотом фоне значительно отличаются от мягкой монохромной настенной росписи храма. В них явно просматриваются черты итальянского Возрождения. Еще накануне приглашения в Киев Врубель страстно увлекся техникой живописи великого Рафаэля. Он пишет акварель "Обручение Марии с Иосифом" (картину с таким названием создал и Рафаэль). Но во врубелевской трактовке этого сюжета явно чувствуется влияние библейских эскизов Александра Иванова, которого художник ценил не меньше, чем мастеров эпохи Возрождения. Ход художественной эволюции Врубеля описала та же Н. А. Дмитриева: «Ни Тициан и Веронезе, ни вообще пышная гедонистическая живописная стихия венецианского чинквеченто его не увлекли. Диапазон его венецианских пристрастий очерчивается определённо: от средневековых мозаик и витражей Сан Марко и церкви св. Марии в Торчелло — до живописцев раннего Ренессанса — Карпаччо, Чима да Конельяно (у которого Врубель находил особенное благородство в фигурах), Джованни Беллини. <…> Если первая встреча с византийско-русской древностью в Киеве обогатила понимание Врубелем пластической формы, то Венеция обогатила палитру, пробудила колористический дар».
 |
| Богоматерь с младенцем. 1884-1885. |
Владимирский собор достался Васнецову
 |
| Надгробный плач (эскиз) 1887 |
Несмотря на древние фрески и шедевры Врубеля, Кирилловская церковь оставалась полузабытым храмом на провинциальной окраине. Другое дело - Владимирский собор, оформление которого также поручили Прахову. Созданный здесь комплекс храмовой живописи прогремел на всю Европу. Он создавался в ту пору, когда Врубель жил в нашем городе.
Михаил Александрович загорелся желанием принять участие в росписях. Он подготовил несколько удивительных по своей духовной энергии эскизов. Однако достойные соборные сюжеты ему так и не достались. Центральные работы изначально были поручены Виктору Васнецову, а боковые росписи поделили между собой профессиональные, но "внутренне холодные" живописцы. Участие Врубеля свелось к выполнению орнаментов в интерьере за скромную плату. Эскизы для Владимирского собора, выполнены акварелью, остались не принятыми и почти не замеченными. Выкупленные Терещенко, находятся в запасниках русского музея в Киеве.
Некоторые критики потом осуждали Прахова: мол, побоялся слишком яркого дарования Врубеля. Но Владимирский храм состоялся таким, каким его создал Васнецов, чей одухотворенный талант не вызывает сомнения. Через несколько лет на Всероссийской выставке в Нижнем Новгороде меценат Савва Мамонтов предложил Врубелю украсить павильон художественного отдела большими декоративными панно. Композиции художника "Принцесса Греза" и "Микула Селянинович" оказались настолько свежей и непривычной, что специальное жюри Академии художеств забраковало ее. И тогда Мамонтов устроил специальный павильон, в который перенес опальные работы. Они пользовались громадным успехом. Если бы нечто подобное произошло с врубелевскими замыслами соборной живописи. Самостоятельные работы Врубеля были отвергнуты А. В. Праховым, который прекрасно понимал их значение. Оригинальность врубелевского стенописного стиля настолько выделялась на фоне работ его коллег, что разрушила бы и без того относительную целостность ансамбля росписей. Прахов однажды заметил, что для росписей Врубеля надо было бы и храм построить «в совершенно особом стиле». Но никто специально для них новый храм в Киеве не построил.
Хотя ходят слухи, что окончательно отстранили Врубеля от работы после одного жуткого случая: ночью в крестильне душевнобольной гений нарисовал Божью Матерь с изуродованным лицом Эмилии Праховой, с когтями, как у кошки. Естественно, разразился скандал, и роспись закрасили. А у Врубеля впервые проявилась душевная болезнь.
 |
| Вознесение Христа (эскиз) 1887 |
 |
| Воскресение Христа |
Сама трактовка Врубелем канонических сюжетов резко противоречила православному иконографическому канону. Так, событие Воскресения с изображением восстающей из саркофага фигурой Христа бытовало в католической традиции, но не было принято в православной, где существовала версия, изображающая не само таинство акта Воскресения, но лишь весть о нем в явлении ангела женам-мироносицам, и другая, апокрифическая, версия Воскресения как Сошествия во ад. Некогда Александр Иванов изобразил "Сошествие во ад" как изведение из гробов, воскрешение и ликование праведных. Воскресающий Христос у Врубеля - провозвестник Страшного суда, являющийся не миловать, а казнить, - Бог, воскресающий для того, чтобы возвестить, что воскресения не будет. Владимирский собор Врубеля был бы храмом христианина конца ХIХ столетия. Тут была бы запечатлена религия изверившегося или только наполовину верующего, сомневающегося человека, который задается мучительными вопросами и не находит ответа. И неизбежный спутник его – дух отрицания, дух сомненья. В апреле 1910 года Александр Блок прочел доклад "О современном состоянии русского символизма", где он несколько раз ссылался на Врубеля: "...искусство есть чудовищный и блистательный Ад. Из мрака этого Ада выводит художник свои образы... Именно в черном воздухе Ада находится художник, прозревающий иные миры. И когда гаснет золотой меч, протянутый прямо в сердце ему чьей-то Незримой Рукой - сквозь все многоцветные небеса и глухие воздухи миров иных, - тогда происходит смешение миров, и в глухую полночь искусства художник сходит с ума и гибнет". И совсем не случайно Александр Блок посвятил Врубелю исполненное драматической силы стихотворение:
Как тяжело ходить среди людей
И притворяться непогибшим,
И об игре трагических страстей
Повествовать еще не жившим.
И вглядываясь в свой ночной кошмар,
Строй находить в нестройном вихре чувств,
Чтобы по бледным заревам искусства
Узнали жизни гибельный пожар!
Шедевры продавал за два рубля
Теперь эскизы несбывшихся росписей Врубеля хранятся в Киевском музее русского искусства. Рядом с ними можно видеть целую коллекцию разнообразных работ художника – от завершенных живописных холстов до легких акварелей и моментальных зарисовок. Некоторые из них имеют свою необычную историю.
 |
| "Восточная сказка" (1886) |
 |
| Портрет мужчины в старинном костюме (И.Н.Терещенко). 1886 |
Мысли о меценатах посещали Врубеля не случайно, - он был действительно искусным мастером живописи, а вот жизнь его не всегда складывалась так удачно. Только после завершения тяжелого киевского "марафона" он смог написать сестре: "Веду жизнь гомерическую – ¾ денег извожу на еду и ½ времени на сон." (16.12.1888). А в те годы, когда Врубель стоял в "лесах" Кирилловской церкви и Софии, ему некогда было думать о благах мирских. Он общался с Богом. Судьба часто отворачивалась от художника. Иногда он буквально голодал. Об этом свидетельствует переписка его отца с друзьями и близкими. Вот несколько фрагментов из писем: "У Михаила в кармане всего лишь 5 копеек. Больно и горько до слез"; "И до чего дожил Миша с его талантами, способов для жизни почти никаких"; "Насущного хлеба нет. Слава Богу, он верит в свой талант и надеется на будущее".
 |
| "Девочка на фоне персидского ковра" (1886) |
Кстати, местные лавочники, не чуждые интереса к искусству, были не прочь задешево прикупить работы Врубеля. И художник наивно рассказывал знакомым: "Бывают же на свете такие хорошие люди! Я понес в ссудную кассу Розмитальского свою акварель, спросил за нее два рубля, а он сам дал мне целых пять!"
В Киеве, художник поселился на улице Афанасьевской (ныне – Ивана Франко). Каждое утро его путь лежал через Львовскую площадь, Лукьяновку, дачу Багговут (где жило семейство Праховых), Репьяхов Яр, а далее тропинка вдоль одноименного ручейка выводила его к стенам Кирилловской обители. Позже маршруты живописца ограничивались больше центральными кварталами города. Но его всегда манила к себе природа. Вместе со своими учениками Врубель часто посещал университетский Ботанический сад.
"Женщины красятся, почему же не краситься мужчинам?"
Когда Михаил Врубель появился в Киеве, ему было 28 лет. По-польски его фамилия означала "воробей". Это коробило молодого художника. Меньше всего он хотел походить на серенькую птичку. И носил странную одежду, им самим придуманную. По воспоминаниям Л. Ковальского, бывшего в 1884 году студентом киевской рисовальной школы и встречавшего столичного художника во время натурных этюдов: "…На фоне примитивных холмов Кирилловского за моей спиной стоял белокурый, почти белый блондин, молодой, с очень характерной головой, маленькие усики тоже почти белые. Невысокого роста, очень пропорционального сложения, одет… вот это-то в то время и могло меня более всего поразить… весь в чёрный бархатный костюм, в белых чулках, коротких панталонах с застежкой под коленом [в Европе их называли "кюлотами"], в такой же куцей курточке и штиблетах. <…> В общем, это был молодой венецианец с картины Тинторетто или Тициана, но это я узнал много лет спустя, когда был в Венеции". Киевляне оглядывались на него на улице. Подобные наряды они видели только в театре...
Вскоре художник преподнес киевлянам новый сюрприз - демисезонное пальто собственного покроя с семью суконными пелеринами в каких-то странных коричнево-зеленоватых тонах. Врубель обошел в этом одеянии несколько кафе и был приятно удивлен всеобщим вниманием к своей скромной персоне. Лишь в доме профессора Адриана Прахова ему объяснили, что киевляне взбудоражились потому, что приняли его за некую важную особу. Пальто с пелеринами тогда никто не носил, и этот покрой остался лишь в форменной одежде. Одну пелерину носили ксендзы и швейцары Института благородных девиц, две пелерины - генерал-губернатор. Но чтобы семь! Это было уж слишком...
Киев не чурался чудаков. Петербургская чопорность была ему чужда. У вчерашнего студента Академии художеств Михаила Врубеля появилась возможность вдоволь поэкспериментировать над своей внешностью и блеснуть дремлющим в нем талантом театрального декоратора. Он смотрел на Киев, как на свой личный театр - театр одного актера. И постоянно придумывал эффектные выходы на публику. В искусстве эпатировать он опередил футуристов. Возможно, они учились у него. Во всяком случае, расписывать красками лицо Врубель придумал еще в 1880-х гг. в Киеве, когда о подобных экстравагантных капризах в Петербурге никто не помышлял.
"Как-то раз, - вспоминает художник Николай Прахов (сын профессора), - после того как Врубель писал орнаменты во Владимирском соборе, он складывал в ящик свои материалы, собираясь "шабашить", идти в город в кондитерскую "Жорж", а оттуда - к нам обедать. Сведомский [художник] обратил его внимание на то, что кончик носа слегка запачкан зеленой краской. Михаил Александрович поблагодарил, посмотрел на себя в зеркало, а затем, вместо того чтобы смыть скипидаром небольшое пятно, взял пальцем с палитры ярко-зеленую краску "Поль-Веронез" и тщательно окрасил ею весь нос. Потом пошел по намеченному маршруту, обращая на себя всеобщее внимание прохожих и удивив продавщиц кондитерской".
Врубелю казалось, что он сделал великое открытие. "Женщины красятся, - терпеливо втолковывал он супруге профессора Прахова Эмилии Львовне, - почему же не краситься мужчинам? Только не так, как они. Люди сейчас еще не понимают, но скоро все мужчины будут красить, как я, свои носы в разные цвета, в зависимости от характера и темперамента. Одному подойдет желтый, другому - синий или красный, третьему - лиловый. Мне, например, идет этот зеленый. Это будет очень красиво!" Жена профессора не заглядывала в будущее так далеко. Она приняла зеленый нос за шутку гения - не пустила его за стол и отправила в ванную привести себя в порядок.
Врубель считал человеческое тело несовершенным и полагал, будто в процессе эволюции наша внешность сильно изменится. Однажды он показал Прахову эскиз фигуры с вытянутой рукой, на которой, к немалому удивлению профессора, кроме запястья, явственно вырисовывался второй такой же сустав. "Это, - объяснил художник, - добавочное тело, которого еще нет у человека, но которое необходимо, чтобы кисть руки свободно двигалась во всех направлениях". Профессор посоветовал художнику приберечь эту мысль для более подходящего случая и нарисовать фигуру с руками, "как у всех людей".
Естественно, ничего серьезного в подобных трениях не было. Огромный талант Врубеля никто не отрицал. Киевляне восторгались его познаниями, высказываниями об искусстве, трудолюбием. Но вскоре выяснилось, что в Киеве он не ко двору. Уважать - уважали, но при этом докучали мелочной опекой, приставали с "отческими советами", а в общем считали молодым дарованием, не доросшим еще до настоящего дела. Врубель был приглашен в Киев Праховым для реставрации и отчасти для росписей Кирилловской церкви. Обновил более 100 изображений, написал несколько композиций и четыре алтарных иконы, среди них - знаменитую "Кирилловскую Богоматерь". После этого иной художник считался бы мастером, и заказчики завалили бы его работой. Но с Врубелем этого не случилось.
Раны сердечные
 |
| Голова Э. Л. Праховой (1885) |
 |
| Демона не понимают, путают с дьяволом, а демон по-гречески ... значит «Душа» |
Но почему на коне? Известно, что позже художник увлекся очаровательной итальянской наездницей Анной Гаппо, выступающей на арене киевского цирка (в то время Михаил Александрович по заказу администрации цирка делал эскизы костюмов для артистов). Ведь Врубель был художником универсальным. Наряду с живописными произведениями он исполнял витражи, оформляя книги, осваивал прикладное искусство, скульптуру, архитектуру, и даже расписывал балалайки для оркестра народных инструментов.
"Вместо Богородицы гарцевала на рыжем коне цирковая амазонка"
Художественная артель Васнецова постоянно нуждалась в опытных монументалистах, но о привлечении Врубеля к работе во Владимирском соборе речь не шла. Строительная комиссия заказала как-то художнику несколько эскизов, но представленные им работы говорили о полной несовместимости его дарования с возможностями тех живописцев, которые работали в храме. На всякий случай его допустили к росписи орнаментов, но, разумеется, не на видных местах, а в боковых нефах, подальше от людских глаз.
По замыслу устроителей росписи собора должны были стать новым словом в искусстве. Но, увы, на Врубеля при этом никто не рассчитывал. Получилось так, что главные росписи делали художник-"сказочник" Васнецов и Нестеров (нашедший свой монументальный стиль уже после Владимирского собора), далекие от церковной живописи братья Семирадские. А настоящий мастер, способный вдохнуть в религиозную живопись новую силу, оставался не у дел. Ему доверяли лишь замысловатые декоративные рамочки. Как все это похоже на наш Киев! И в те времена ремесленник с крепкой практической хваткой ценился выше художника...
Впрочем, Врубель не протестовал и не возмущался. Его разочарование проявлялось лишь в отдельных бытовых деталях. Он мало ценил вкусы киевлян и несколько раз писал новые картины поверх полотен, объявленных местными знатоками шедеврами. Работая во Владимирском соборе, он написал однажды на холсте образ Богородицы и оставил его просыхать на мольберте в крестильне. Картина произвела сенсацию. Восхищенный Васнецов позвал Прахова. Но когда тот явился, на холсте "вместо Богородицы гарцевала на рыжем коне цирковая амазонка". Друзья - покровители Врубеля обмерли от неожиданности. Как раз в эту минуту пришел сам автор картины, на которого с упреками обрушился Васнецов. "Ничего, ничего! - заторопился оправдаться немного смущенный Врубель. - Я напишу другую, еще лучше прежней. Приходите посмотреть через несколько дней".
Точно такая же история повторилась и с картиной "Моление о чаше" ("Христос в Гефсиманском саду"). Как на беду, Прахов с Васнецовым успели сосватать "Моление" киевскому меценату - миллионеру Терещенко. Врубель взял деньги, но картину оставил у себя, чтобы "дописать уголок". Через два дня мэтры-покровители "пошли посмотреть, как закончил картину Михаил Александрович. Приходят. Дверь в коридор не заперта. Врубель по-прежнему спит, а прямо против двери, на мольберте, тот же холст и на нем... скачет на коне цирковая наездница в трико, коротеньких кисейных юбочках и огромном декольте, а клоун стоит на парапете и держит обтянутый папиросной бумагой огромный обруч, через который цирковая "дива" готовится прыгнуть... Только внизу, да кое-где сверху еще остались следы "Моления о чаше"...
- Михаил Александрович! Михаил Александрович! - набросились оба на спящего Врубеля. - Что вы наделали?! Как можно было так испортить совершенно готовую, прекрасную вещь, проданную вами, за которую и деньги вам уплачены!"
Скандал вышел шумный, и обоим мэтрам пришлось извиняться перед Терещенко. Отношения Врубеля с киевской художественной средой как-то не ладились. А со временем охладели вконец. Ничего хорошего не ожидал он уже и от своего заказчика - руководителя художественных работ во Владимирском соборе и Кирилловской церкви Адриана Прахова. Прожив в Киеве с 1884 по 1889 год, Врубель остался в глазах профессора всего лишь многообещающим молодым человеком и, если не подмастерьем, то во всяком случае не тем мастером, которому можно поручить одну из росписей на стенах собора. Советское искусствоведение старалось объяснить этот странный факт тем, что Врубель был лишен религиозных чувств. Сестре он писал: "Рисую и пишу изо всех сил Христа, а между тем, вероятно, оттого, что вдали от семьи, — вся религиозная обрядность, включая и Хр[истово] Воскр[есение], мне даже досадны, до того чужды."
Много лет спустя сын профессора пытался объяснить разрыв художника со своим отцом несхожестью их подходов к делу. "Отношение моего отца к М. А. Врубелю, - пишет Николай Прахов, - в начале их знакомства полное увлечения его выдающимся талантом, впоследствии несколько охладело. Случаи беспричинного уничтожения им вполне законченных произведений и рассеянный образ жизни, заставлявший его неожиданно бросать работу над орнаментами в соборе, убедили отца в деловой неустойчивости художника".
Увлекшись англичанкой из увеселительного кафе, мастер забросил работу
Требовать от художника практической хватки - последнее дело. В ХIХ веке это знали. Причины неприкаянной жизни Врубеля в Киеве были иные. Рядом с гением многие деятели тогдашней киевской элиты чувствовали себя неуютно. Он заставлял их взглянуть на себя с высот вечности. А они к этому не привыкли.
Он мешал им и в личной жизни. На фоне экзотических, безумных страстей Врубеля их "романтические похождения" казались обычным мещанским флиртом. Профессор Прахов считался великим ловеласом, однако знал меру в амурных делах. В свое время он увлекся красотой, умом и необыкновенными дарованиями внебрачной дочери военного министра Милютина и, разумеется, женился на Эмилии Львовне по любви. Но злые языки судачили, что при этом профессор ловко пользовался выгодами своего брачного союза. Когда, к примеру, Строительный комитет отвергал ту или иную композицию художников, расписывающих собор, за ее "неканоничность", зять Милютина мчался в Петербург, где перед ним открывались двери самых высоких кабинетов, и все вопросы решались.
Профессор обожал свою супругу, но часто изменял ей и заводил "романы" на стороне. Когда его амурные подвиги всплывали, Эмилия Львовна устраивала "бунты". Сначала она исчезала из дома, и вся праховская компания рыскала по городу в ее поисках. Потом она неожиданно появлялась, запиралась в гостиной и играла самые мрачные места из Бетховена и Шуберта. Ее умоляли успокоиться и отворить дверь, но она отвечала страшными раскатами и рыданиями рояля. Так продолжалось обычно целый день. Потом Эмилия Львовна сдавалась, и в дом съезжались гости.
Праховские бури в стакане воды выглядели комично по сравнению с любовными историями Врубеля. Женщины влекли его к себе загадкой так называемой вечной женственности. В женской красоте Врубель искал не счастья, но разгадки тайны бытия. Многие его увлечения носили платонический характер. Ему было совершенно все равно, какое место занимала женщина в обществе. Когда он с восхищением говорил о чарах цирковых наездниц, Нестеров и Васнецов лишь недоуменно переглядывались. Ничего особенного они в них не видели, а Врубель готов был ради какой-то "дивы" бросить все на свете.
Увлекшись как-то циркачкой-англичанкой из киевского увеселительного парка Шато-де-Флер, Врубель забросил работу и целые дни проводил в ее семье. "Но что такое бедный художник для дельцов кафе-шантана?! - рассказывает живописец Николай Мурашко. - Горемычный Михаил Александрович торчал там по целым дням и вечерами; его "предмет" вдруг на глазах куда-то исчезал, и тогда его развлекал отец. Михаил Александрович рассказывал об этом с грустной улыбкой. Потом "предмет" появлялся, как и исчезал, без всяких объяснений. Это увлечение длилось не долго. Артисты "Шато" перекочевали куда-то в другое место. У Михаила Александровича появилась было мысль сопровождать их, но эта идея, к счастью, скоро отпала".
 |
| М.А. Врубель, "Портрет Саввы Мамонтова", 1897г, Государственная Третьяковская галерея, Москва |
 |
| "Богатырь" |
С Киевом его косвенно связала и женитьба: Михаил Александрович стал мужем знаменитой оперной певицы и актрисы Надежда Ивановна Забелло (Забила), детство и юность которой прошли в Киеве: училась в образцовом пансионе в Липках, окончила Киевский Институт благородных девиц. В свою будущую жену Врубель влюбился (уже в Москве) заочно, по голосу на пластинке. Для него этого было достаточно. Впоследствии он написал с нее "Царевну-Лебедь" (1902) - самый романтический женский образ во всей мировой живописи.
 |
| Портрет Н.И. Забилы-Врубель на фоне берёзок. 1904 |
 |
| Портрет Н. Забилы на фоне обоев. 1904 |
 |
| "После концерта" (1905) |
 |
| Портрет сына художника Саввы. 1902. |
Портрет художника этого периода по своим детским воспоминаниям воссоздал в "Повести о жизни" Константин Паустовский: "Мы вошли в гостиницу возле Золотых Ворот и поднялись на пятый этаж. Отец постучал в низкую дверь. Нам открыл худенький человечек в поношенном пиджаке. Лицо, волосы и глаза у него были такого же цвета, как и пиджак, – серые с желтоватыми пятнами. Это и был художник Врубель…"
После 10 лет своей новой, некиевской, жизни Врубель покоряет столицы Европы. В 1906 году дебютирует в Париже. Там происходит его заочная встреча с Пабло Пикассо. Молодой Пикассо с утра является на выставку русских художников и по нескольку часов простаивает перед полотнами Врубеля. Он хочет понять его тайну. Учится у него быть великим, загадочным, непостижимым...
 |
| Один из вариантов работы «Жемчужина», написанный пастелью, ориентировочно 1904 (во время болезни) |
Когда бы Врубель не возвращался в Киев - город своего первого взлета - художник всегда стремился в Кирилловскую церковь. Его тянуло к своим давним произведениям. Он мог, по свидетельству писателя Константина Паустовского, часами молча любоваться собственными работами, а потом воскликнуть: "Вот это живопись!". Биографы живописца отмечают, что именно здесь в начале ХХ в., стоя перед "Надгробным плачем", Врубель сказал свою сакраментальную фразу: "Это то, к чему бы следовало вернуться." В мае 1902 г. художник попадает в психиатрическую больницу. Как пишет Николай Ушаков, "заболев, Врубель просил поместить его в любую лечебницу, но только не в Кирилловскую; здоровый же иронизировал: "Я с Кирилловского монастыря начал – Кирилловским и окончу." Художник Лев Ковальский, знавший Врубеля со времен своего ученичества в школе Мурашко, рассказал об одном из таких приездов. Как-то, в конце февраля, на медленных санях они долго взбирались на Кирилловский холм. Потом из церкви отправились к Ковальскому в мастерскую. Там, стоя на возвышении и глядя в заднепровские просторы, Врубель произнес: "Как прекрасен, однако же, Киев! Я очень люблю его! Жаль, что я здесь не живу!"...
 |
| Демон поверженный. Иллюстрация к поэме Лермонтова 'Демон' 1902. |
 |
| "Голова пророка" (1904) |
 |
| «Шестикрылый серафим» |
 |
| портрет Брюсова |
 |
| «Портрет доктора Ф. А. Усольцева», 1904 (во время болезни) |
Его именем была названа целая эпоха в развитии русского изобразительного искусства." Для потомков Врубель навсегда остался носителем нового прогрессивного направления, творцом незабываемых образов. Творчество Врубеля не раз претерпевало резкие изменения и в современных оценках, так как не вписывалось в принятые рамки. Только в 60-е годы XX века неповторимая индивидуальность Врубеля вновь вызвала повышенный интерес и в 80-е годы вышли исследования, дающие объективную оценку творчества мастера, как одного из самых ярких художников конца XIX - начала XX века. И хотя Врубеля и называют русским живописцем, но родословная мастера многогранна. Отец — поляк, родом из прусской Польши. Мать по материнской линии датчанка. Сам же художник, создавший галерею бессмертных образов на берегах Днепра, очень любил Киев, что дает нам основание считать Врубеля "своим". Да и само его творчество лежит в плоскости духовного наследия украинского народа. Именем художника в Киеве названы спуск и переулок. На фасаде дома №14 по улице Десятинной установлена мемориальная доска.
Комментариев нет:
Отправить комментарий