ГКЧП Александра Керенского. к 135-летию со дня рождения председателя Временного правительства

Александр Федорович Керенский.
Портрет работы Исаака Израилевича Бродского, 1917

«Рыцарь революции», «львиное сердце», «гений русской свободы», «спаситель Отечества», «пророк и герой», «народный главнокомандующий» - так величали его газеты в 1917 году. Причем искренне, без всякого «политического заказа». Народное обожание граничило с истерией. «Автомобиль Керенского увит розами. Женщины бросают ему ландыши и ветки сирени, другие берут эти цветы из его рук и делят между собою, как талисманы и амулеты. …Его несут на руках. Я сам видел, как юноша с восторженными глазами молитвенно тянулся к рукаву его платья, чтоб только прикоснуться. Так тянутся к источнику жизни и света!» - вспоминал современник. В мае 1917 года всерьез рассматривался вопрос об учреждении «Фонда имени Друга Человечества А. Ф. Керенского». Гм, «друг человечества» - это, пожалуй, покруче, чем «вождь и учитель», будет. Этот неординарный человек, оказавшись в нужное время в нужном месте, заметно повлиял на ход российской истории, за что и получил в своё время прозвище - Агасфер русской революции. Не все уже, наверное, помнят, что Агасфером называли иудея, который подгонял Иисуса Христа, когда тот нёс свой крест на Голгофу; за это Бог обрёк этого человека на вечные скитания. Керенского встретили как спасителя русского народа, поборника демократии, а в итоге прокляли и забыли как предателя. И спустя много-много лет, отвечая на вопрос корреспондента о том, можно ли было избежать прихода большевиков к власти в октябре, Керенский сказал: «Можно. Только надо было расстрелять одного человека. Нет, не Ленина. Керенского». Однако были и другие мнения. Видный русский философ Фёдор Августович Степун считал, что "линия Керенского" в 1917 году была "единственно правильной" и вина его "не в том, что он вел Россию по неправильному пути, а в том, что он недостаточно энергично вел ее по правильному"…

Справка KM.RU

Дело, заведенное на Керенского
в Департаменте полиции

На заре революционного движения, в феврале 1900 года Саша выступил с пламенной речью перед такими же братьями-студентами. Он открыто призвал студентов помочь народу в освободительной борьбе. Другого бы за такие крамольные речи исключили бы из Санкт-Петербургского университета, но учитывая заслуги отца, Сашу отдали на поруки именно Федору Михайловичу, отправив в академический отпуск в Ташкент, где семья Керенских в то время жила. В 1905-м стал членом Комитета по оказанию помощи жертвам «Кровавого воскресенья». А дальше были и тюремное заключение в знаменитых питерских Крестах за связь с эсеровской боевой дружиной, и успешная защита 1906-м в суде восставших ревельских крестьян, разгромивших поместье местного барона. Одно время он тесно общался с руководителем Боевой организации партии социалистов-революционеров Евно Азефом и даже предлагал ему убить царя Николая II, однако его просьбу отклонил сам Азеф — руководитель террористической организации эсеров и одновременно агент царской охранки. Какое из «ведомств» высказало Керенскому тогда недоверие, не ясно, но в любом случае отказ спас его от ранней гибели или тюрьмы. Ещё позже протестовал против антисемитского дела Бейлиса, из-за чего был приговорён к восьмимесячному тюремному заключению. Иначе говоря, Александр Керенский не был ни трусом, ни случайным для русской революции человеком.

Керенский-публицист

Своим невероятным взлётом Керенский был обязан случаю: в мае 1912 года он в составе комиссии сенатора С. С. Манухина участвовал в расследовании причин Ленского расстрела. Спустя неделю после внесения в правительство запроса депутатов о причинах расстрела рабочих на Ленских приисках и о реакции на него центральной власти, министр внутренних дел Макаров сделал непростительную глупость. Оправдывая расстрел рабочих их агрессивностью и количественным превосходством над солдатами (что уже выглядело нелепо, поскольку у рабочих не было винтовок и среди солдат не было ни одного убитого), он сказал то, чего говорить было нельзя ни при каких обстоятельствах: "Так было и так будет!" Керенский, находившийся во время выступления министра в Думе, отреагировал на это высказывание крылатой фразой, обошедшей всю Россию: "Так было, но так не будет!" На основании выводов комиссии правительству пришлось лишить компанию «Лензолото» её монопольного права, руководство приисков реорганизовали, тех, кто руководил расстрелом, арестовали, условия быта и работы на приисках улучшились, а зарплата повышена.

Фракция трудовиков в IV Государственной думе.
Второй справа в нижем ряду — А. Ф. Керенский.

Благодаря этому делу в том же году Керенский был избран в IV Государственную думу от партии трудовиков и занимал пост председателя фракции. Именно в Думе были в полной мере проявлены его ораторские способности и дипломатический талант: он активно использовал думскую трибуну для борьбы с царским самодержавием. До февраля 1917-го Керенский был одним из самых активных оппозиционных ораторов в Думе, в связи с чем, по ряду свидетельств, императрица не раз требовала от мужа ареста этого беспокойного депутата, а к началу Февральской революции стал неоспоримым лидером. Помогли и масонские связи - вскоре после избрания в Думу Керенский получает предложение о вступлении в масонскую ложу «Великий Восток народов России» и вскоре становится одним из её руководителей. В 1915 году он был уже Генеральным секретарём президиума Верховного совета масонов России. Этот факт биографии Керенского требует некоторых специальных разъяснений. Среди историков и в общественном мнении отношение к масонству колеблется между двумя полюсами. Одни видят в масонстве некое всесильное всемирное тайное общество, которое последовательно разрушало православную монархию и от которого в России возникли все беды: революции, войны, репрессии, пьянство, экологические катастрофы и все остальное, мешающее нормально жить русским людям. Другие считают масонство либо полицейско-черносотенной провокацией, либо плодом фантазии больных людей. Сами масоны, в том числе и Керенский, представляли масонские ложи как организации, имеющие исключительно благородные намерения. В своих воспоминаниях Керенский писал о том, что усилия масонов "имели целью установление в России демократии на основе широких социальных реформ и федерального устройства государства"...

Отец Керенского – Федор Михайлович, предки которого происходят из среды русского провинциального духовенства, получил назначение в Симбирск, на должность директора мужской гимназии и средней школы для девочек. Самым знаменитым воспитанником Федора Керенского стал Владимир Ильич Ульянов (Ленин) — сын его начальника, директора симбирских училищ Ильи Николаевича Ульянова. Именно Федор Михайлович Керенский поставил ему единственную четверку (по логике) в аттестате золотого медалиста 1887-го. Семьи Керенских и Ульяновых в Симбирске связывали дружеские отношения, у них было много общего в образе жизни, положении в обществе, интересах, происхождении. Федор Михайлович, после того как умер Илья Николаевич Ульянов, по мере своих сил оказывал участие в судьбе детей Ульяновых. В 1887 году, уже после того как был арестован и казнён Александр Ильич Ульянов, он дал брату революционера Владимиру Ульянову положительную характеристику для поступления в Казанский университет. В мае 1889 года действительный статский советник Фёдор Михайлович Керенский был назначен главным инспектором училищ Туркестанского края и с семьёй переехал в Ташкент. По «табели о рангах» его чин соответствовал званию генерал-майора и давал право на потомственное дворянство. Тогда же восьмилетний Саша начал учиться в ташкентской гимназии, где был прилежным и успешным учеником. В старших классах у Александра была репутация воспитанного юноши, умелого танцора, способного актёра. Он с удовольствием принимал участие в любительских спектаклях, с особым блеском исполнял роль Хлестакова. Письмо родителям от 7 мая 1895 года по старому стилю подписал как «Будущий Артист Императорских Театров». В 1899 году Александр с золотой медалью окончил Ташкентскую гимназию и поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета, однако в следующем году перевёлся на юридический факультет.

Мать Керенского - Надежда Адлер — дочь начальника топографического бюро Казанского военного округа, по отцовской линии Н. Адлер была дворянкой русско-немецкого происхождения, а по материнской — внучкой крепостного крестьянина, который ещё до отмены крепостного права сумел выкупиться на волю и впоследствии стал богатым московским купцом, оставив внучке значительное состояние. Слухи об еврейском происхождении Керенского по материнской линии периодически возникали в антисемитских кругах как в предреволюционный период, так и в годы Гражданской войны и в эмиграции. Особенно популярна была версия, что «Керенский, сын австрийской еврейки Адлер, бывшей замужем (первым браком) за евреем Кирбисом, и до крещения носил имя Арона. Овдовев, его мать вышла второй раз замуж за учителя Керенского». Впрочем, все эти слухи не соответствуют действительности...

памятный жетон Временного правительства

За 2 недели до Февральской революции в своей думской речи Керенский пафосно заявил: «Исторической задачей русского народа является уничтожение режима немедленно, во что бы то ни стало». И прозрачно намекнул на цареубийство: «Я имею в виду то, что совершил Брут во времена Древнего Рима». Имея репутацию «человека даровитого, но не крупного калибра», 2 марта 1917 года он вошёл в первый состав Временного правительства в качестве министра юстиции и генерал-прокурора и сразу же оказался на гребне славы. В те дни Керенский работал день и ночь и от напряжения иногда терял сознание во время выступлений. Популярность Керенского была огромной и всё возрастала. Он умел, как никто другой, «зажигать сердца людей» и быть «всеобщим оракулом, вождём и любимцем».  Слишком велико было его пристрастие к дешёвым эффектам. Вот рассказ его современника, адвоката и писателя Николая Карабчевского: «Как-то на Масленицу он явился в квартиру одного думца в облачении древнего римлянина времён республики. Все нашли, что в шлеме, из-под которого торчали его растопыренные уши, с картонным мечом и на тонких своих ногах он удачно выразил храбрость русского революционера». Может быть, именно благодаря этим качествам, и оказался 36-летний А. Ф. Керенский самым молодым ненаследным правителем России в XX веке (кстати, также он стал самым долгоживущим правителем России - 89 лет). Народ видел в Керенском, о котором Сергей Есенин в период марта-октября 1917 г. писал:

Свобода взметнулась неистово
И в розово-смрадном огне
Тогда над страною калифствовал
Керенский на белом коне,

- "символ революции". Эту оценку, вероятно, разделяли и многие евреи, которые воспринимали его как филосемита, а политические противники обвиняли в отсутствие патриотизма.

Буквально через считанные недели от былой страсти не останется и следа. Керенский мечтал сохранить обновленную империю и… похоронил ее. Он лихо брался за реформы, в которых мало что смыслил, не стеснялся ломать границы и отпускать на волю. Еще в ранге министра юстиции инициировал широкую амнистию. «Продавил» решение о признании независимости Польши и восстановление конституции Финляндии. Сбросившая оковы «проклятого царизма», тогдашняя «Прибалтика» (т. е. Польша с Финляндией) тут же повернулась к России даже не спиной, а тем, что ниже.

Александр Керенский и «бабушка русской революции»Екатерина Брешко-Брешковская.

Именно юрист Керенский «добил» прежнюю Фемиду – судебные деятели «пачками» удалялись со службы без всяких объяснений, иногда на основании телеграммы какого-нибудь клерка, утверждавшего, что, мол, такой-то неприемлем общественными кругами. Добить-то Керенский добил, но ничего взамен не создал. Закона не стало, дозволено все! После Февральского переворота Керенский первым делом вызволил из тюрьмы всех политзаключенных и преступников, которых потом назвали «цыплятами (или птенцами) Керенского»... и при этом арестовал царскую семью.

Закон перестал быть законом. Всё отныне решала сила. Впрочем, точнее сказать, не сила, а слабость Временного правительства и безапелляционная наглость его оппонентов. Достаточно было поднять в печати шум о попрании свободы и демократии, и власть уступала, убоявшись обвинений в реакционности. В революционной России правили бал классовый эгоизм и шкурничество, слегка прикрытое социальной демагогией.

Страна катилась в пропасть, грозя в любой момент развалиться на сотню крохотных республик, "самых свободных в мире". Одно из таких квазигосударств появилось, можно сказать, под самым носом Временного правительства. В хорошую погоду с набережной Васильевского острова без труда можно было разглядеть купол Морского собора в Кронштадте. С начала революции главная база Балтийского флота жила своей особой жизнью. Здесь царствовала матросская вольница. Комиссар Временного правительства В. П. Пепеляев (будущий премьер-министр в сибирском правительстве Колчака) не имел никакой реальной власти в городе и крепости. Кронштадтом управлял Совет рабочих и солдатских депутатов, в котором сильнейшее влияние имели большевики и анархисты. Решение Кронштадтского совета от 16 мая 1917 года, объявлявшего себя единственной властью в городе, стало лишь формальным признанием фактически сложившейся ситуации. По сути дела, "кронштадтская республика" отказалась далее признавать власть Временного правительства. В Мариинском дворце это вызвало настоящую панику. В Кронштадт выехала делегация в составе двух министров-социалистов И. Г. Церетели и М. И. Скобелева. Начались долгие переговоры. Камнем преткновения стал вопрос о статусе правительственного комиссара. Совет настаивал на своем праве избирать комиссара и соглашался лишь на последующее его утверждение правительством. Министры, в свою очередь, требовали, чтобы комиссар назначался общепринятым порядком.

Не менее сложным был вопрос о судьбе арестованных офицеров. Февральско-мартовские дни ознаменовались в Кронштадте целой серией кровавых расправ. Уцелевшие офицеры были брошены в тюрьму, где содержались в ужасающих условиях. Об этом рассказал один из иностранных журналистов, посетивший в это время Кронштадт. "Отворив железные двери, мы вошли в комнату с низким потолком, где на металлических койках сидели и лежали полуодетые, небритые и неухоженные люди. Все они были прежними сатрапами царского режима в Кронштадте. Здесь находился морской офицер — человек старше пятидесяти лет, на котором заключение уже стало сказываться. "Посмотрите, — сказал он, взяв меня за руку и приложив ее к выступающей бедренной кости, — чем я это заслужил?" Я подошел к генерал-майору, бывшему командующему крепостной артиллерией Кронштадта. Он был в одной рубашке, лишившись мундира с многочисленными наградами на груди, хотя участвовал в обороне Порт-Артура и польской кампании. Его брюки цвета берлинской лазури с красными лампасами носили на себе следы трехмесячного заключения. Он робко посмотрел на меня, словно сомневаясь, не унизит ли он свое достоинство, если расскажет о своих злоключениях случайному иностранцу. "Я бы хотел, чтобы они выдвинули против нас хоть какое-нибудь обвинение, — наконец сказал он, — потому что сидеть тут три месяца и не знать, что тебя ждет, довольно тяжело"". Самое страшное было в том, что арестованные не нарушили ни одного закона. Даже хромавшая на обе ноги юстиция Временного правительства не нашла бы доказательств их вины. Те из офицеров, кто при таких же обстоятельствах попал в тюрьму в Петрограде, давно были выпущены на свободу. Несчастье кронштадтских узников заключалось в том, что они оказались в застенках первой "республики Советов" и никто не мог помочь им.

Другая песня – армейская «перестройка». «Модернизировав» юстицию, Александр Федорович уцепился за портфель военного и морского министра. Сразу же затрепетал ветер перемен. Все более-менее известные в войсках командиры смещаются со своих постов, взамен назначаются никому не известные, но лично преданные Керенскому «вояки», получившие прозвище «Младотурки» (помните ельцинских «младореформаторов»?).

Вообразив себя Бонапартом («мы все глядим в Наполеоны»), Керенский лично объезжает боевые части, стремясь воодушевить солдат на «полную победу» (после чего его назовут «главноуговаривающим»). Но армия ослаблена «кадровыми чистками», реорганизацией и солдатскими комитетами, т. е. уже небоеспособна. Июньское наступление 1917 года доказывает это и заканчивается полным провалом.

Карикатура. Керенский в образе Наполеона.

Общий стиль выступлений отлично показан лидером партии кадетов Владимиром Набоковым, отцом знаменитого писателя: «Солдаты пьянели от его речей. То, что он говорил, было сплошным истерическим воплем психопата, обуянного манией величия. Чувствовалось напряжённое, доведённое до последней степени желание понравиться». «А ведь я мечтал стать актёром императорских театров. И, поверьте, был бы великолепным трагиком...» — признавался Александр Фёдорович в одном из поздних интервью. Отчего бы и не поверить? Тем более что есть свидетельство профессиональных актёров и режиссёров. Кому другому Константин Станиславский и впрямь мог бы сказать: «Не верю!» А Керенскому он вместе с Немировичем-Данченко отправил следующее письмо: «Когда крик Вашей наболевшей, скорбной души призывает взбушевавшиеся страсти к прекрасной свободе, перед нами воплощается идеал свободного гражданина, какого душа человечества лелеет на протяжении веков. И мы переживаем то великое счастье, в котором сливаются воедино гражданин и художник». К этим бессвязным фанфарам присоединился и лидер партии эсеров Виктор Чернов: «Он считал себя человеком, которого добровольно поднимут на щит и скажут: веди нас! Указывай нам путь!» Всё вместе — почти точная цитата из поэта Игоря Северянина, которого тогда считали эталоном восторженно-романтической пошлости: «Тогда, ваш нежный, ваш единственный, я поведу вас на Берлин!»

Александр Керенский (слева) на фронте, июль 1917 года

Неправда то, что, возглавив Временное правительство, Керенский хотел довести войну до победного конца. Другое дело, что, желая мира, он не знал, как этого добиться. Впрочем, как это сделать, не знал на тот момент ни один политик России. Ленин, демагогически рассуждая в те времена о мире, просто мечтал перевести одну войну в другую — революционную.

Позиция Временного правительства, несмотря на краткий срок его существования, не раз менялась. Пока министром иностранных дел был Милюков, правительство действительно выступало за войну до победного конца ради пресловутых «Дарданелл». Однако после его отставки началась уже борьба за мир «без аннексий и контрибуций». Борьба, правда, безуспешная, поскольку выйти из драки в одиночку без существенных потерь для российских интересов было невозможно.

Что же до личной позиции Керенского, то в конце войны он, отчаявшись, вообще взял курс на сепаратный мир. И если бы не Октябрь, то, неисключено, опередил бы в этом намерении Ленина. Керенский даже обнародовал российские условия договорённостей, которые крайне не понравились Парижу и Лондону. Кстати, именно в этой антивоенной позиции премьера и заключалась важнейшая причина, почему союзники, на словах поддерживая Временное правительство, на деле помогали генералу Корнилову в подготовке мятежа.

О том, что творилось в те дни в голове у премьера, лучше всего говорит его конфиденциальное письмо Ллойд Джорджу, которое он передал через писателя Сомерсета Моэма. В письме он прямо предупреждает, что, если союзники не поддержат Россию в её стремлении к миру, она будет вынуждена выйти из борьбы в одиночку. «Если этого не будет сделано, — писал Керенский, — тогда с наступлением холодной погоды я не смогу удержать армию в траншеях. Я не вижу, как мы могли бы продолжить войну. Разумеется, я не говорю этого людям. Я всегда говорю, что мы должны продолжать борьбу при любых условиях — но это продолжение невозможно, если у меня не будет что сказать моей армии».

А между тем в стране бушует «гласность». Никчемность Керенского начинают открыто высмеивать, и он не успевает отвечать на критику. Уже в глубокой старости, Александр Федорович в сердцах воскликнет: «Если бы тогда было телевидение, никто бы меня не смог одолеть!» Апогеем становится слух о том, что Керенский, всегда бравировавший личной скромностью, спит на кровати бывшей императрицы.

Русский Моисей Керенский
с тремя заповедями с Синайской горы.
Сбоку изображено исполнение сих заповедей.
В. Лебедев (Журнал "Новый Сатирикон", 1917)

Поэт Маяковский едко «проехался» по этому поводу в поэме "Хорошо":

Царям
       дворец
                построил Растрелли.
Цари рождались,
                  жили,
                      старели.
Дворец
         не думал
                 о вертлявом постреле,
не гадал,
         что в кровати,
                          царицам вверенной,
раскинется
           какой-то
                   присяжный поверенный.
От орлов,
         от власти,
                    одеял и кружевца
голова
         просяжного поверенного
                              кружится.
Забывши
          и классы
                  и партии,
идет
      на дежурную речь.
Глаза
       у него
            бонапартьи
и цвета
          защитного
                френч.
Слова и слова.
                 Огнесловая лава.
Болтает
          сорокой радостной.
Он сам
         опьянен
               своею славой
пьяней,
          чем сорокаградусной.
Слушайте,
         пока не устанете,
как щебечет
            иной адъютантик:
"Такие случаи были -
он едет
          в автомобиле.
Узнавши,
            кто
            и который, -
толпа
       распрягла моторы!
Взамен
         лошадиной силы
сама
      на руках носила!"
В аплодисментном
                плеске
премьер
          проплывет
                    над Невским.
и дамы,
          и дети-пузанчики
кидают
         цветы и розанчики.
Если ж
          с безработы
                   загрустится,
сам
    себя
          уверенно и быстро
назначает-
               то военным,
                       то юстиции,
то каким-нибудь
                  еще
                   министром.
И вновь
          возвращается,
                      сказанув,
ворочать дела
               и вертеть казну.
Подмахивает подписи
                    достойно
                                и старательно.
"Аграрные?
           Беспорядки?
                               Ряд?
Пошлите,
            этот,
                   как его,-
                                 карательный
отряд!
Ленин?
         Большевики?   
                         Арестуйте и выловите!
Что?
      Не дают?
                  Не слышу без очков.
Кстати...
             об его превосходительстве...
                                                         Корнилове...
Нельзя ли
             сговориться
                              сюда
                                    казачков?!.
Их величество?
                     Знаю.
                            Ну да!..
И руку жал.
                Какая ерунда!
Императора?
                На воду?
                            И черную корку?
При чем тут Совет?
                           Приказываю
                                          туда,
в Лондон,
             к королю Георгу".
Пришит к истории,
                         пронумерован
                                           и скреплен,
и его
       рисуют-
                  и Бродский и Репин.

Временный комитет Государственной думы.
Второй справа во втором ряду — Керенский.

Понятно, при таком авторитете капитана трудно удержать на плаву все более кренящийся державный корабль. К тому же в России всегда найдется достаточно людей, желающих перехватить штурвал. Керенскому «вспоминают» все - от неудачной финансовой реформы (пресловутые «керенки», ставшие синонимом никчемных, обесцененных денег) до развала армии. Его метания то к левым, то к правым приводят к тому, что «рыцаря революции» всерьез не воспринимают ни те, ни другие.

Справка Википедии

Керенки — народное название денежных купюр, номинированных в золотых российских рублях, но не имевших реального золотого обеспечения. Выпускались Временным правительством России в 1917 и Госбанком РСФСР в 1917—1919 годах на одних и тех же клише до появления совзнаков. Название "керенки" стало нарицательным для презрительного обозначения обесценившихся, никому не нужных денежных знаков. Получили название по имени последнего председателя Временного правительства А. Ф. Керенского. Имели хождение на территории бывшей Российской империи: в РСФСР, Белоруссии, Закавказье, Сибири, на Украине, Дальнем Востоке, КВЖД с 1917 до конца Гражданской войны, признавались всеми воюющими сторонами [только "пятаковки" были категорически запрещены со стороны ВСЮР Деникина].

С конца 1917 года керенки рассылались по всей России. Ими выдавали большую часть зарплаты госслужащим и оплачивали расходы госструктур, включая армию, транспорт и т.д. Поэтому к началу Гражданской войны керенки повсюду стали привычным платежным средством. Когда едва ли не повсеместно началось печатание местных денег областными и городскими Советами, отделениями банков, а то и просто частными лицами, вызванное дефицитом денежных знаков в условиях галопирующей инфляции, романовские, думские и керенки получили статус «настоящих» денег. Ведь их печатали еще тогда, когда теоретически они обеспечивались золотым запасом России. На региональных рынках керенки, как правило, котировались выше местных денежных знаков. В Москве, Петрограде и Центральной России свирепствовала гиперинфляция. На некоторое время была установлена система «военного коммунизма», когда деньги фактически были отменены. Население получало продовольственный паек бесплатно, несколько позже – по фиксированным низким ценам, предприятия обеспечивались бесплатным сырьем, а транспорт, почта, театры работали бесплатно. Однако в прифронтовой зоне требовались деньги. Причем такие, которые признает население. И керенки оказались как нельзя кстати. Тем более что на периферии уровень цен был совсем иной, чем в Москве и Питере. Централизованного снабжения Красной армии, как, впрочем, и Белой, почти не существовало. Красноармейцы покупали продукты и фураж у местных жителей за керенки, которые получали в виде жалованья. Предпочтение перед керенками отдавалось только царским деньгам или, в крайнем случае, дензнакам того правительства, которое имело власть на данной территории.

По страницам книг и журналов несколько десятков лет кочует история о подделке керенок прямо в штабе белого атамана Булак-Балаховича его офицерами. Источником служит газета «Известия ВЦИК» от 7 сентября 1919 года, сообщавшая: «В захваченном нашими войсками Пскове в белогвардейском штабе найдено больше пуда почти готовых 40-рублевых керенок. Лицевая их сторона подделана довольно хорошо, оборотную белые не успели закончить печатанием». И даже сам генерал Юденич, конфликтовавший с атаманом, в своих приказах обвинял Балаховича в разбоях, мародерстве и изготовлении фальшивых денег. Московский бонист А.С.Коршунов, исследовавший этот вопрос, не обнаружил никаких конкретных доказательств подделки денег атаманом (кстати, бывшим командиром красногвардейского полка). Косвенные данные позволяют сделать выводы, что печатание фальшивых 40-рублевых керенок с самодельных клише и на примитивном оборудовании носило не уголовный, а «военно-экономический» характер – для распространения на советской территории в ущерб противнику. И производилось не без ведома Главного командования, хотя и недолго. Одновременно с этим в Пскове шла подготовка местной эмиссии временных разменных знаков полевого казначейства, не отпечатанных до конца и не поступивших в обращение ввиду быстрого падения города. А.С.Коршунов приводит отрывок из журнала для коллекционеров 1926 года с воспоминаниями очевидца: «В 1919 г. при вступлении частей Красной Армии в г [ород] Псков красноармейцы таскали целыми листами недопечатанные денежные знаки, похожие на керенки, только значительно меньшего размера. Деньги эти были напечатаны только на одной стороне, а другая оставалась чистой и найдены были в помещении штаба Балаховича в довольно большом количестве (целыми кипами)…»

Мелкие керенки (маленькие квадратные денежные знаки достоинством 20 и 40 рублей) поставлялись в больших неразрезанных листах без перфорации, от которых их отрезали ножницами или отрывали во время выдачи зарплаты, — потому редко можно встретить керенки с ровными краями. По мере развития гиперинфляции керенки перестали даже разрезать, поскольку это потеряло смысл — так и расплачивались листами. Печатались они зачастую в неспециализированных типографиях работниками без должной квалификации, разными красками, нередко на неподходящей бумаге, иногда даже односторонними: на обороте различных этикеток товаров и продуктов. Потому в отношении 20- и 40-рублёвых керенок понятие «подделка» теряет всякий смысл — их печатали все желающие, у кого был доступ к типографии. Как следствие, они не вызывали к себе доверия населения.

Следующая купюра «настоящих» керенок имеет номинал 250 рублей 1917 года. Эта банкнота уже похожа на деньги и размерами и «содержанием» - водяные знаки, дату, номера, подписи управляющего и кассира, и обещание размена на золото без ограничения. Собственно говоря, перечисленные три вида денежных знаков и есть самые настоящие «керенки», потому что номинал в 1000 рублей в народе получил название «думка». Тысячерублевая купюра 1917 года не имела изображения двуглавого орла, но скрывала под подписью управляющего свастику, и название свое получила от изображенного на её оборотной стороне Таврического дворца Санкт Петербурга – Государственной Думы России тех лет. Там и надпись соответствующая есть.

"Керенки" СССР

А это те, что выпускались уже Советским правительством на клише Временного, и величалось по старинке «керенками» (из-за изображения на них двуглавых орлов без короны, надписям дореволюционной орфографии, свастики на крупных купюрах и обещаниям обмена ещё царскими). Однако сегодня это ошибочное название казначейских билетов - в народе в свое время купюры эти звались «пятаковки», благодаря подписи управляющего Госбанка РСФСР в 1918 году Г.Л. Пятакова.

Билеты государственного внутреннего займа Временного Правительства
печатались американским банком и ему же принадлежали!

Керенскому неоднократно доказывают: нужны чрезвычайные меры, критическая масса накапливается, далее – цепная реакция и период полураспада. Но он не слушает, а говорит, говорит, говорит… Например, британский агент «Сомервиль», более известный как писатель Сомерсет Моэм, в тот момент дает ему такую характеристику: «Положение России ухудшалось с каждым днем, …а он убирал всех министров, чуть только замечал в них способности, грозящие подорвать его собственный престиж. Он произносил речи. Он произносил нескончаемые речи. Возникла угроза немецкого нападения на Петроград. Керенский произносил речи. Нехватка продовольствия становилась все серьезнее, приближалась зима, топлива не было. Керенский произносил речи. За кулисами активно действовали большевики, Ленин скрывался в Петрограде… Он произносил речи».

А теперь, простите, я нарушу историческую последовательность. Обычно параллели проводятся в прошлое, я же устремлю их в будущее. Одним из немногих, представлявших истинное положение дел в стране, катящейся к черте (или к черту), был назначенный Керенским новый Верховный Главнокомандующий Лавр Георгиевич Корнилов…

…Из обращения ГКЧП от августа 1991 года: «…в целях преодоления глубокого и всестороннего кризиса, политической, межнациональной и гражданской конфронтации, хаоса и анархии, которые угрожают жизни и безопасности граждан, суверенитету, территориальной целостности, свободе и независимости нашего Отечества… вводится чрезвычайное положение».

Горбачев неоднократно беседовал со своим ставленником, министром обороны Язовым Дмитрием Тимофеевичем о том, что, видимо, приходит пора решительных действий. Но словами все и ограничилось. Горбачев как бы подталкивал товарищей – вы начните, а я уж поддержу. Маневр отличный: в случае успеха он – спаситель Советского Союза, за неудачу же ответит «кучка заговорщиков». Кроме того, при суровом раскладе Горбачев сохранит свое «человеческое лицо», которое так нравилось Западу. Итак, товарищи из ГКЧП начали, демократы завопили: «Кошмар! На улицах Язов!»…

…Август 1917-го для Лавра Корнилова выдался хлопотным. Лавр Георгиевич никогда не был ни социалистом, ни монархистом: подобно подавляющему большинству тогдашнего офицерства, он чурался политических страстей. Но твердо знал: ради спасения армии и державы все средства хороши. По мнению его единомышленников из «ГКЧП», верховной властью в стране должен был стать Совет народной обороны из Корнилова, Керенского (он считался «своим»), Колчака, Савинкова и др. При Совете формировалось правительство с самым широким представительством: от бывшего царского министра Покровского до одного из лидеров социалистов Плеханова.

В Царское Село приехал Керенский на автомобиле
"с какими-то нарядными экспансивными дамами".
Карикатура Кукрыниксы.

Из воспоминаний генерала Деникина: «20 августа Керенский соглашается на объявление Петрограда и его окрестностей на военном положении и на прибытие в Петроград военного корпуса для реального осуществления этого положения, т. е. для борьбы с большевиками». 25 августа Корнилов во главе верных ему частей двинулся в столицу. Керенский понимает, что заигрался, усиление Корнилова – прямая угроза его личной власти. Ради ее сохранения он готов к союзу хоть с дьяволом, хоть с «германскими шпионами», поэтому освобождает из тюрем большевиков и раздает рабочим винтовки (по свидетельству Урицкого – аж 40 тысяч штук). Летит спешная телеграмма – сместить Корнилова с поста Верховного Главнокомандующего и объявить его мятежником. Окопавшимся в тылу «бойцам» Петроградского гарнизона, которым Корнилов обещал отправку на фронт, вовсе не улыбается окопная перспектива. Они горой за Керенского, его же поддерживает «Красная Гвардия» (те самые рабочие с винтовками). «Защитники демократии» готовятся к отпору, хотя их шансы против регулярных войск крайне сомнительны. Нужна стремительная атака, офицеры уговаривают своего генерала, но тот отвечает: «Передайте Корниловскому полку, я приказываю ему соблюдать полное спокойствие, я не хочу, чтобы пролилась хоть одна капля братской крови…»

…Язов тоже не отдаст приказ применить оружие, не из слабости, а из-за воспитания. Благородство, естественно, оценят «по заслугам» - последнего министра обороны СССР обвинят в «измене». Слово – бывшему следователю по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР Владимиру Калиниченко: «Тогда я был первым заместителем начальника специального подразделения – мы работали по горячим точкам. Начальником был мой товарищ Саша Фролов, который фактически и руководил расследованием. 21 августа, когда членов ГКЧП арестовывали, я улетел в командировку и вернулся через 10 дней… Когда узнал, какое он предъявил им обвинение [64-я статья, «Измена Родине»], спросил: «Саша, у тебя совесть есть?» Ведь что такое «Измена Родине» – 64-я статья? Закон прямо указывает: это – умышленное деяние, совершенное гражданином СССР с целью подрыва государственного суверенитета, военной мощи и территориальной целостности. А гэкачеписты какую цель перед собой ставили? Они хотели сохранить Советский Союз…»

Корнилов вошел в историю как «мятежник». Слово – виднейшему в 1917 году писателю, философу, публицисту Ивану Ильину: «Теперь в России есть только две партии: партия развала и партия порядка. У партии развала — вождь Александр Керенский. Вождем же партии порядка должен был стать генерал Корнилов. Увы, не суждено, чтобы партия порядка получила своего вождя. Партия развала постаралась…» Корнилов ни в коей мере не покушался на государственный строй; он стремился, при содействии некоторых членов правительства, изменить состав последнего, подобрать людей честных, деятельных и энергичных. Это не измена родине, не мятеж. После подавления Корниловского мятежа Александр Фёдорович получил неограниченные права: возглавил Директорию из пяти человек и стал Верховным главнокомандующим. Последнее коалиционное правительство было им сформировано 25 сентября 1917 года…

Григорий Михайлович Шегаль. Бегство Керенского из Гатчины.
1937-1938. Холст, масло. 217x259. Государственная Третьяковская галерея.

Ну а потом… Что потом? Ельцин лезет на танк, извините, Ленин – на броневик. 25 октября (7 ноября) 1917 года, ровно через месяц Временное правительство было низложено. Керенский бежит в автомобиле американского посольства и всю оставшуюся жизнь, в эмиграции, сильно возмущаясь байками о том, что сбежал, переодевшись в женскую одежду, уверяет, что это не так, объясняя эти мифы ненавистью к нему авторов слухов. Такие слухи председатель Временного правительства объяснил ненавистью к нему монархистов; по его словам, они также распускали сплетни, будто он ночевал на кровати императрицы, и за глаза называли его «Александрой Федоровной».

По одной версии, опасаясь расправы большевиков А.Ф. Керенский бежал из Зимнего дворца, переодевшись в одежду сестры милосердия (или как вариант — горничной). Источником этих слухов считается брат начальника юнкерской школы, которая должна была оборонять Зимний. На самом деле из Зимнего глава временного правительства уехал в полувоенном френче и галифе. Даже если бы он переоделся в женское платье, «резидента» выдала бы рыжая борода.

Согласно другой версии мифа, Керенский бежал в женском платье не из Зимнего дворца, а из Гатчинского, куда он перебрался после того как власть оказалась в руках большевиков. Распространению этого мифа нечаянно посодействовал сам экс-председатель Временного правительства. В своих мемуарах он пишет: "Я ушел из Дворца за 10 минут до того, как предатели ворвались в мои комнаты. Я ушел, не зная еще за минуту, что пойду. Пошел нелепо переодетый под носом у врагов и предателей. Я еще шел по улицам Гатчины, когда началось преследование." На самом деле, когда казаки генерала Краснова собирались выдать Керенского, если большевики пообещают отпустить их на Дон, Керенскому пришлось переодеться в матросскую одежду. Несмотря на то, что глава временного правительства щеголял в матросском бушлате с короткими рукавами, коричневых штиблетах, тесной бескозырке и с огромными очками на носу, никто из казаков не признал в этом странном персонаже «главного». Кстати, про бегство же из Гатчины с «нелепым переодеванием» впоследствии высказался генерал Краснов, по словам которого, приведенным П.Н. Милюковым, Керенский ушел «в матросской куртке и синих очках».

Миф о «женском платье Керенского» был успешно подхвачен как официальной пропагандой, так и народной молвой. В 1938 году художник Григорий Шегаль закончил картину «Бегство Керенского из Гатчины», на которой главный герой изображен в женской одежде; репродукция картины впоследствии была растиражирована советскими учебниками. Несмотря на то, что с тех пор прошло много лет, образ Керенского в женском платье до сих пор бытует в общественном сознании.

«Последний выход Керенского» Кукрыниксы, 1957 г.

Главное же уязвимое место мифа – отсутствие единой версии событий. Его ретрансляторы сходятся только в том, что Керенский переоделся в женское платье. Что именно за платье это было — горничной или медсестры; при каких обстоятельствах, во время какого именно этапа своего бегства председатель Временного правительства мог переодеться таким образом, — авторы мифа однозначного ответа не дают.

Вспоминается, как часто на нашей доисторической многим приходилось слышать и читать небылицы, расписываемые большевистскими историками, об Александре Керенском, прежде всего, о его бегстве из России в женском платье после Октября. На самом деле 20 июня 1918 г. Керенский покинул свою нелегальную квартиру в Москве на Патриарших прудах, на Ярославском вокзале сел в эшелон, увозивший сербских солдат в Мурманск, и на британском крейсере "Адмирал Об" покинул Россию навсегда. Паспорт у Керенского был на имя Милутина Марковича. (Ю.Безелянский. "Огненный век", М., 2001, с. 307)

От истории с «женским платьем» Керенский страдал до последних лет своей жизни. В 1966 году, общаясь с советским журналистом Генрихом Боровиком, он эмоционально заявлял: «Господин Боровик, ну скажите там в Москве - есть же у вас умные люди! Ну не бежал я из Зимнего дворца в женском платье!» Впрочем... Переодевался, не переодевался – какая теперь разница?

Семен КИПЕРМАН, Еженедельник "Секрет"

демонстрация в поддержку учредительного собрания
Петроград, 5 января 1918 г.

Как и большинство политиков той эпохи, Керенский наделал множество ошибок. Как и многие в ту пору, главным образом он надеялся на Учредительное собрание, которое и решит все основные вопросы государственного устройства России. Причём, став премьером, сразу же сделал то, чего так не желали делать кадеты — ускорил проведение выборов в Учредительное собрание (представительный орган в России, избранный в ноябре 1917 года и созванный в январе 1918 года для определения государственного устройства России). Либералам было ясно, что выборы они проиграют, поэтому они к ним и не стремились. Благодаря Керенскому, выборы (максимально чистые в условиях войны и политического хаоса) состоялись. Причём импульс выборам был задан настолько сильный, что они состоялись даже после октябрьского переворота. Лишь позже, укрепившись у власти, большевики «Учредиловку» разогнали, а вот помешать проведению выборов не посмели. Кстати, на тех выборах большевики проиграли, отстав от эсеров на 16%. Результаты дают историкам представление о реальной расстановке политических сил в России на тот период. Для Ленина это, разумеется, значения не имело. За него проголосовал человек с ружьём — армия, а это в революционные времена важнее голоса крестьянина или интеллигента...

После прихода к власти большевиков и разгрома пытавшихся оказать им сопротивление частей генерала Краснова, Керенский отправился на Дон. Проскитавшись по России до июня 1918 года, Александр Керенский через Мурманск эмигрировал в Англию. Попытав счастья в Лондоне, Керенский решил отправиться в Париж. По Парижу его возили французские жандармы, предоставившие в его распоряжение даже личный автомобиль. 10 июля 1918 года состоялась его встреча с французским премьер-министром Жоржем Клемансо, с которым он пытался вести переговоры об интервенции с целью свержения большевиков. Но и здесь его миссия закончилась неудачей. Жирную точку в конце политической деятельности Керенского в России поставил тот самый человек, который помог ему прийти к власти, - генерал Алексеев. "Передайте союзникам, - писал он в июле 1918 года одному из своих соратников, - что я считаю, что главным образом А. Ф. Керенскому Россия обязана уничтожением своей государственности..." Европейские политики смотрели на Керенского не как на главу будущего «правительства в изгнании», а как на обычного беженца. Имя Керенского было настолько дискредитировано в России, что созданная в сентябре 1918 года в Уфе Всероссийская директория, заявила о том, что Керенский находится за границей как частной лицо и никаких официальных политических миссий на него не возложено. Лишённый влияния бывший глава Временного правительства, отвергаемый белоэмигрантскими кругами как прямой виновник окончательного падения империи, а если грубее и прямолинейнее – предатель - очень скоро погряз в склоках и интригах русской эмиграции.

Поэт Константин Бальмонт так писал о Керенском:

Кем ты был? Что ты стал? Погляди на себя,
Прочитай очевидную повесть.
Те, кем был ты любим, презирают тебя,
Усмотрев двоедушную совесть.
Ты не воля народа, не цвет, не зерно,
Ты вознесшийся колос бесплодный.
На картине времен ты всего лишь пятно,
Только присказка к сказке народной.

В Париже Керенский числился сотрудником эмигрантской газеты «За Россию». За неимением средств он был вынужден ночевать прямо в редакции газеты. На следующие десять лет журналистика и публицистика стали основным источником заработка Керенского. С октября 1922 года в Берлине стала выходить его собственная газета «Дни», где публиковались Зинаида Гиппиус, Дмитрий Мережковский, Константин Бальмонт и Иван Бунин. На страницах своего издания он планомерно критиковал большевиков. Единственным способом, с помощью которого можно было победить «красную заразу», было объединение всех европейских демократических сил и русской эмиграции. Но собрать в рамках одной организации хотя бы все русские демократические силы Керенскому не удалось. Попытка организовать новое Учредительное собрание в январе 1921 года завершилась крупным провалом.

Ольга Львовна Керенская с сыновьями Олегом и Глебом

А.Ф.Керенский с женой Терезой-Нелль

Жена Керенского Ольга Львовна Барановская встретила Октябрьскую революцию в Петрограде. Там же на Дегтярной улице она вместе с сыновьями Олегом и Глебом жила на протяжении всей Гражданской войны. Её дети ходили в загородную школу. Сама же жена экс-премьера постоянно меняла место работы, чтобы иметь хоть какой-то заработок для дальнейшего существования. Но Ольге Львовне удалось где-то достать эстонские документы и вместе с детьми выехать на новую родину. Она добралась наконец-то до Лондона, но вместе с мужем больше не жила. Семья навсегда распалась. Жена и оба сына остались в Англии, получив впоследствии британское гражданство. Керенский же в эмиграции встретил Терезу Лидию (Нелль) Триттин, дочь владельца мебельной фабрики из Австралии. Она была младше Керенского на 28 лет. Ольга Львовна долго не давала мужу развод, но к 1939 году все вопросы были решены и «молодожены» наконец-то сыграли свадьбу. Начало совместной супружеской жизни было омрачено началом Второй мировой войны.

в 1938 году

Гитлера Александр Керенский объективно считал порождением Версальского мирного договора. Мюнхенское соглашение о разделе Чехословакии он, как и многие западные политики, считал единственным средством во избежание новой мировой войны. Нападение на СССР Керенский публично приветствовал. С Германией он связывал надежду на уничтожение советской власти и большевизма. Но позже, поняв масштаб трагедии, поняв, что речь идёт не только об уничтожении большевистского режима, а вообще славян, он изменил свои взгляды в отношении войны, и был уже целиком на стороне Красной армии и её союзников. 28 июня 1941 года Керенский писал в своем дневнике: «После долгих и тяжких раздумий я пришел к заключению: мы должны страстно желать сейчас только одного — чтобы Красная Армия сохранила свою боеспособность до этой осени. И если получится — это будет чудом!» Керенский и сам пострадал от действий Гитлера. Вместе с женой ему пришлось покинуть оккупированный немцами Париж. Нелль, вторая жена Керенского, больше всего боялась, что немцы посадят «Алекса» в тюрьму «как Шушнига» (австрийский канцлер, посаженный в тюрьму после Аншлюса). В Великобритании Керенского не пустили из-за его прошлых публичных прогерманских высказываний. В итоге, он вместе с Нелль отправился проездом через Испанию за океан, в США. С 1940 года Керенский проживал в Нью-Йорке, долгие годы преподавал русскую историю в Нью-Йоркском и Стенфордском университетах, продолжая вести активную пропаганду против советского режима. В 1949 году обращался по радио из Лондона к гражданам России, участвовал в организации Союза освобождения России...

После окончания Второй мировой войны он работал в Гуверовском институте войны, революции и мира. В это время он написал трехтомную «Историю России», которая охватывала период с древнейших времен до начала 20 века. Но сей труд так и не заинтересовал никого из издателей. Зато книга «Россия на историческом повороте», которая была опубликована в 1965 году, до своих читателей дошла. Хотя это скорее была дань уважения сединам Керенского, который готовился отпраздновать свое 85-летие. Кстати, по словам очевидцев, дряхлым в этом возрасте Александр Федорович не выглядел…

Кстати, в конце жизни он намеревался вернуться в России, чтобы умереть на родине. В 1968 году в ЦК КПСС поступило сообщение о том, что Керенский хотел бы приехать в Советский Союз. Ему было поставлено условие: признать закономерность Социалистической революции. Ему поставили условие: «…получить его (Керенского) заявление: о признании закономерности социалистической революции; правильности политики правительства СССР; признании успехов советского народа». И Александр Федорович предал свои юношеские идеалы: признал, что «те события, которые произошли в октябре 1917 года, являются логическим завершением общественного развития России. Он нисколько не сожалеет, что произошло именно так, как было». Ничего (никого) не напоминает? «Я ни о чем не жалею», - заявлял и Михаил Сергеевич Горбачев. Впрочем, визит так и не состоялся…

Могила Керенского в Лондоне

В самом конце жизни история с платьем получила продолжение — «скорая», забрав престарелого русского эмигранта, долго не могла найти место, куда пристроить малообеспеченного пациента, поскольку свободных мест в бесплатной клинике не было. Когда Керенский очнулся, то, к своему ужасу, обнаружил, что его поместили на свободную койку… в отделении гинекологии. И хотя вскоре ветерана русской политики оттуда перевели, Керенский счёл это унижением не меньшим, чем миф о его побеге в октябре 1917-го. Близкие Керенского нашли средства на лечение в более пристойной клинике, продав архив политика. Впрочем, тяжелобольной старик решил, что его дальнейшее существование не имеет смысла. Он отказался от приёма пищи, а когда врачи стали вводить питательный раствор через иглу, пациент стал её вырывать.

Умер Александр Федорович 11 июня 1970 года в возрасте 89 лет в своем доме в Нью-Йорке. Репутация Керенского помешала ему и после смерти — местная Русская православная церковь отказалась от его отпевания и погребения, сочтя, что слишком уж много бед Керенский принес России. Тело было переправлено в Лондон, где проживал его сын, и похоронено на кладбище Putney Vale Cemetery, не принадлежащем какой-либо конфессии. 18 июня 1970 г. парижская газета «Русская мысль» опубликовала некролог: «Он вызывал неумеренное (правда, недолгое) восхищение одних и столь же безмерную ненависть других. Ни того, ни другого, по совести говоря, он не заслужил»...

Керенский меньше года не дожил до девяностого дня рождения. Не каждому дано прожить такую долгую жизнь. Но вот что бросается в глаза — почти две трети этой жизни были жизнью… после смерти. Нина Берберова назвала Керенского "человеком, убитым 1917 годом". С формальной точки зрения это не совсем так. В эмиграции Керенский не просто влачил существование, живя исключительно прошлым. Он в полной мере отдавался сегодняшнему дню — любил, интриговал, ссорился и мирился. Но всё это было жизнью рядового обывателя, одного из тысяч русских беженцев. Такой человек если и будет упомянут на страницах истории, то в лучшем случае мелким шрифтом в примечаниях. Тот же Керенский, которому было суждено попасть в учебники, действительно умер в 36 лет. Он перестал быть человеком, а стал символом: для кого-то — символом развала и унижения России, для других — олицетворением короткого мига свободы, предшествовавшего страшным временам.

Летом 1917 года, когда популярность Керенского достигала высшей точки, одним из его секретарей был молодой и мало кому известный поэт Леонид Каннегисер. Год спустя его имя прогремит на всю Россию — Каннегисер совершит покушение на чекиста Моисея Урицкого, будет схвачен и расстрелян. Словно предчувствуя это, в одном из своих стихотворений он писал:

И если, шатаясь от боли,
К тебе припаду я, о мать,
И буду в покинутом поле
С простреленной грудью лежать,
Тогда у блаженного входа,
В предсмертном и радостном сне
Я вспомню — Россия. Свобода.
Керенский на белом коне.

Керенский не отделим от "эпохи надежд", и конец этой эпохи стал концом и самого Керенского. В его личности, в его стремительном взлете и падении нашло отражение сумасшедшее время, когда слова значили больше, чем дела, когда пьянящее чувство свободы толкало людей на страшные поступки, когда шкурничество маскировалось под идеализм, а идеализм служил оправданием убийства и предательства. Судьба дала возможность Керенскому выступить на самой главной сцене, перед самой большой аудиторией. Ему в полной мере досталось и восторженного поклонения, и яростной ненависти. И лишь те немногие, кто сохранил память об "эпохе надежд", не предали поруганию ее главного героя.

Справка calend.ru