Кузьминки осенние (Курьи именины) — день в народном календаре у славян, приходящийся на 1 (14) ноября. Название происходит от имён святых бессребреников Космы и Дамиана. По представлению восточных славян в этот день осень провожают, зиму встречают. В Российской империи день Кузьмы и Демьяна больше отмечали девушки — снимали избу и справляли «курячьи именины».
На день, а то и за три дня снималась изба, где собирались справлять кузьминскую вечеринку; девушки ходили по домам — собирали продукты к ужину, а также сообща варили пиво. Если присутствовала девушка-невеста — она считалась за хозяйку в доме. «Ссыпчины» эти устраивали для себя, но к вечеру приглашали парней, музыканта, и тогда начиналось веселье — совместные игры, песни, танцы, ухаживания и «жениханье». Обычно разыгрывались так называемые «поцелуйные» игры. Посиделка могла продолжаться до утра. Когда заканчивалось угощенье, парни могли отправиться «на промысел» — воровать соседских курей. Такие кражи, по существовавшей традиции, односельчанами не осуждались.
Обязательным блюдом такой вечеринки была куриная лапша, другие блюда из курятины, каша. Святых Кузьму и Демьяна называли «курятниками» и «куриными богами» (ср. Куриный бог), а день их памяти называли «кочетятником», «курячьим праздником» и «курячьими именинами». Приглашали священников, чтобы в курятниках отслужить молебен, затем священник кропил святой водой домашнюю птицу. В этот день резали кур, чтобы в течение года в хозяйстве будет велась птица. Трапезу начинали обычно молитвой: «Кузьма-Демьян — сребреница! Зароди, Господи, чтобы писклятки водились». Существовало поверье: если за обедом сломается куриная кость — то в следующем году вылупится уродливым цыплёнок.
В некоторых местностях существовал обычай, по которому девушка на выданье готовила для семьи разные кушанья из курятины и угощала всех приходящих в дом. В качество «почётного» угощения на такой стол подавалась куриная лапша. В некоторых деревнях для «честных» гостей варили «козьмодемьянское пиво».
Многие обряды и действия, которые совершали девушки в этот день, соотносились со свадебной обрядностью и идеей смены статуса представительниц взрослой девичьей группы.
Петух здесь может быть сопоставлен с эмблемой солнца — отмеченный праздничный обряд жертвоприношения петуха на Кузьму-Демьяна слился с ритуальной пищей, в основе которой была курятина.
В Ярославской губернии в этот день обращались к дворовому, присматривающему за домашним скотом. Если во дворе заводился лихой дворовый, любящий похулиганить, то хозяин брал помело, садился на лошадь, которую не любит дворовой, ездил на ней по двору, махал метлой и кричал: «Батюшка дворовой! Не разори двор и не погуби животину». После этого обряда дворовый должен успокоиться. Иногда помело обмакивали в дёготь с намерением отметить на лысине дворового зазубрину. Считалось, что с такой отметиной лихой домовой сбегал с двора.
В Пензенской губернии Городищенском уезде существовал обычай «похорон Кузьмы-Демьяна»: «в жировой избе девушки приготовляют чучело, т. е. набивают соломой мужскую рубашку и шаровары и приделывают к нему голову; затем, надевают на чучело «чапак», опоясывают кушаком, кладут на носилки и несут в лес, за село, где чучело раздевается и на соломе идёт весёлая пляска».
В Белоруссии в этот день в некоторых сёлах молодёжь на вечорках делала соломенное чучело Кузьмыдемьяна. Его одевали в мужскую одежду, приделывали фаллос из красной материи, сажали на почётном месте за столом, угощали его и угощались сами. Рядом с чучелом садилась девушка и их «женили, играли свадьбу», исполняли частушки на любовно-эротическую тему. В конце вечорок парни выносили чучело за село, снимали с него одежду, а солому сжигали.
Южные славяне в этот день кололи курбан (обряд жертвоприношения домашнего животного (обычно овцы или ягненка), совершаемый по случаю календарных, семейных и общесельских праздников; "Слово тюркское, заимствовано, скорее всего, от булгар", Конрад): кровью жертвенного животного окропляли посевы, оброчные приношения, стены церкви. Женщины воздерживались от работы, чтобы никто в семье не заболел, пекли хлеб и раздавали его «за здравие». Кузьму и Демьяна считают своими покровителями знахари, целители и травники.
Поляки верили, что в этот день души умерших посещают дома, для них оставляли открытыми окна и двери, на столе — еду и питье, а также носили им еду на кладбище; вечером опасались ходить в костёл, так как считалось, что мёртвые сами приходят туда служить мессу. Чехи и словаки тоже посещали могилы. Испечённые булочки (чеш. dušičky, duše) раздавали нищим или одаривали ими колядников, ходивших с пожеланием большого урожая. В северной Словакии в костёле подавали поминальные записки и такое же количество куделей чёсаного льна, веря, что за каждую кудель ухватится одна душа и выберется из чистилища. В Бенетской Словении (на юго-западе страны) известен обычай колядования женщин, которые пели в этот день особые «колядки» (словен. dušne kolednice).
Легенда о Кузьмодемьяне
Кузьма-Демьян [образован из имен двух братьев Кузьмы и Демьяна по созвучию "Кузьма" со словом "кузня", "кузница"], говорят старики, был первый человек у Бога, как мир был создан. Этот Кузьмодемьян первый был кузнец и первый плуг сделал в свете (иногда добавляется, что этот первый плуг был сказочного веса и что ковали его кузнецы целых 40 лет). Тогда ещё не было плугов, он первый его и придумал. Кузня его была на 12 верст, у неё 12 дверей, 12 молотов.
В те времена в лесных дебрях и непролазных трущобах и болотах жил многоглавый и крылатый Змий. Междy людьми нашей земли и Змеем существовал тяжёлый договор: люди должны были ежегодно посылать к немy на пожеренье по девице. Там, где Змей появлялся люди гинули, как трава под ногами скота, и как просо на солнце.
Однажды кузнец ковал первый плуг, когда к кузнице прилетел, гонясь за жертвой, змей-людоед. Кузьмодемьян спрятал её у себя и запеp толстые железные двери кузницы. Когда Змей оказался y самой кузни, кузнец предложил емy: «Пролижи в дверях дыркy, тода я посажу тебе на язык». Змей лижет железную дверь кузни, а кузнец в это время pазогревает клещи. Когда Змей просунул язык в пролизанную им дыpy, кузнец схватил Змея за язык pаскалёнными клещами. Чувствуя, что теряет силы, Змей предложил: «будем мириться: пусть будет вашего света половина, а половина — нашего… переделимся».
Никита Кожемяка. Кочергин Н. 1962 |
«Змиевы валы» у села Иванковичи в Киевской области. |
- "А вaли тi, що Кyзьма и Демян змiею обоpyвали Київ, i досi е; на них i тепеp кажyть - "Змiїнi вали", тiлько вони вже не такi високi, як бyли, бо коли змiя лопнyла, то земля звоpyшилась й тi глyбочезнi pови позасовyвалися" (Петpов, с. 204).
- "Вiд Житомиpа до Київа Кyзьма за плyгом ходив..."; "... начали оpать ним [змеем] аж до Днiпpа пpотягли боpознy ним" (Петpов, с. 199). "Дооpавши до Днiпpа, вона [змея] влiзла в водy й почала пити..."; Кyзьма и Демьян "об'їхали нею [запpяженной змеей] веpтаючи боpознy плyгом, yсю кpаїнy кpyгом" (Петpов, с. 200). "Коло Київа такy канавy пpооpали, що и досi е великий-пpевеликий piв".
- "Пpооpали piвнy боpознy аж вiд Чеpнiгiвськой гyб. та пpямо до Днiпpа. Як дооpали до Днiпpа, змiй дyже втомився и хотiв пити..." (Петpов, с. 202).
Кузьмодемьян является не только божественным кузнецом, но и покровителем брака, в чем подобен древнегреческому Гефесту и славянскому Сварогу. Вторая ипостась Сварога - покровитель брака - выступает в основном в свадебных песнях; в заклинаниях, свадебных заговорах и оберегах у всех восточных славян она проявляется постоянно:
- Господи, благослови! Кузьмодемьян, скуй нам свадьбу!
Крепко-накрепко, долго-надолго! - Святой Кузьма-батюшка, боже мой, боже мой!
Пречистая матушка, заиграй нам свадебку! - Ты святой боже, Кузьмадемьян,Приходи на свадьбу к нам
Со твоими апостолами (sic!) - О святэй Кузьмадемьян,
Приходи на свадьбу к нам
Со своим святым кузлом
И скуй ты нам свадебку.
ООО "Арго-1", Приморский край, г.Владивосток |
Никита Кожемяка был киевлянином. Иллюстрация Владислава Ерко |
"Испытание силы Яна Усмаря", Угрюмов Григорий Иванович (1796-1797) |
Ян Усмовец останавливает разъярённого быка. Сорокин Евграф Семёнович. 1849. |
Заявляя о необычайной силе своего сына, отец его рассказывает, что однажды он бранил сына, в то время, когда тот мял кожи: сын, раздражённый отцовской бранью, разорвал кожи руками. Владимир испытывает силу юного богатыря, выпустив против него разъярённого раскалённым железом быка: юноша вырывает у быка кусок мяса с кожей, сколько захватила рука. Далее описывается в эпических чертах бой богатыря с печенежским великаном. В этом летописном рассказе исследователи эпоса видят самую раннюю книжную передачу былины «киевского цикла». Впоследствии исторические черты народного сказания были забыты; герой получил имя Никиты или Кирилла и борется уже не с историческим врагом, а с фантастическим существом, змеем, похитителем девиц.
ВЛАДИМИР ПЕРВЫЙ, КРАСНО СОЛНЫШКО И ДРУЖИННИК НИКИТА КОЖЕМЯКА. |
- Мифологическая школа. По мнению А. Н. Афанасьева, в данном случае мифическое предание о борьбе бога-громовержца (Перуна) с тучей было низведено к явлениям действительного быта и получило историческую окраску. Мифический змей, олицетворение тучи, стал печенежским великаном (речь идёт о летописной версии предания о богатыре-кожемяке). Облака, по Афанасьеву, издревле уподоблялись быкам, коровам и снятым с них шкурам; поэтому бог-громовник, ударяющий по облакам своей палицей, перешел в народных сказаниях в богатыря-кожемяку.
- Историческая школа. Представители этого направления в фольклористике указали достоверные примеры переработки исторического предания в фантастическое под влиянием популярных сказочных сюжетов. Так, в основе бессарабского сказания о Стефане Водэ, победившем дракона, лежит предание о битве князя Стефана Великого с турками, в 1474 г. Точно так же воинский подвиг одного осетинского героя (Кантемура) впоследствии отлился в форму борьбы со змеем.
«Баба Яга с мужиком, с плешивым стариком скачут пляски». Лубок |
Ю. С. Степанов проводит параллели с персонажами других народов по ряду признаков. Он отмечает персонажей, чьё имя, как и у Яги, имеет похожий корень -ie. Это: др.-инд. Яма (владыка царства мёртвых), лат. Янус (бог входов и выходов), греч. Иасо́ (богиня исцеления) и Ясон (букв. «целитель»). У Януса есть жена Iana, являющиеся его женской ипостасью, иногда встречается вариант «Диана».
Ю. С. Степанов анализирует принадлежность персонажей сразу «двум мирам». Как двуликий Янус является богом перехода между двух противоположных миров, также и поворачивающаяся избушка Бабы-Яги является переходом между обычным миром и волшебным, и кроме этого имеет переход в мир смерти — в печь. Близок и сюжет ловли детей: в мифах Янус в лице своей пары (Дианы или Карды) то охраняет детей от вампиров, то наоборот допускает их к ним, спящим в доме. Так же и Баба-Яга, — то сажает детей на лопату, чтобы сунуть в печь, то отпускает их, сама садясь на лопату.
Степанов анализирует наличие костяной ноги. Костяная нога — атрибут др.-инд. Ямы. Отмечается родство с греч. эмпусами. Мифические девушки эмпусы — это суккубы-вампиры, оборачивавшиеся в собак, дочери и спутницы Гекаты. В мифах Геката тоже держалась кладбищ и перекрёстков, как и женская пара Януса Диана. У эмпусов была одна нога ослиная, другая бронзовая, сама Геката носила бронзовые сандали. И у Бабы-Яги в разных сказках нога может быть костяной или металлической, или ноги разные — «одна нога говённа, другая назёмна».
Родство с германскими фрау Холле (Гольдой, владычицей царства мёртвых) и Бертой (Перхтой, связанной с плодородием земли и прядением) подчёркивает также наличие у обоих уродливой ноги, а у Берты и наличие железного носа (перемещение атрибута в образе персонажа). При этом, существует третий германский аналог этих персонажей — Штампа, чьё имя переводится как «толочь, мять» и «тяжело ступать, топать ногами», и связано со словами «ступа» и «ступать». В этом видится связь с Бабой-Ягой, которая без ступы, — её неприменимого атрибута, плохо ходит или не ходит вообще. Также Степанов, опираясь на работу А. А. Королёва, предполагает связь Берты-Перхты — добрых ипостасей Бабы-Яги — с кельтской Бригитой.
Другими аналогами Бабы-Яги в современном фольклоре являются литовская богиня Рагана, и баскская богиня Мари (Мара?)— хозяйка горы Амботоruen. Связываются также греческая Калипсо, старуха Лоухи карельского эпоса Калевала и персонажи других мифологий.
Николай Рерих, «Изба смерти», 1905 г. |
Ваня Журавлёв. Баба Яга |
«Василиса Прекрасная», Иван Яковлевич Билибин, 1900 |
В древности умерших хоронили в домовинах — домиках, расположенных над землёй на очень высоких пнях с выглядывающими из-под земли корнями, похожими на куриные ноги (ср. современное украинское «домовина» — гроб). Домовины ставились таким образом, чтобы отверстие в них было обращено в противоположную от поселения сторону, к лесу. Люди верили, что мертвецы летают на гробах. Люди относились к умершим предкам с почтением и страхом, никогда не тревожили их по пустякам, боясь навлечь на себя беду, но в трудных ситуациях всё же приходили просить помощи. Так, Баба-яга — это умерший предок, мертвец, и ею часто пугали детей. По другим сведениям, Баба-яга у некоторых славянских племён — жрица, руководившая обрядом кремации мёртвых.
Но какое отношение имеет Баба Яга к кузнецу Козьме-Демьяну? Оказывается, самое что-ни-на-есть прямое. Во всех сказках, где существует мотив преследования героя Бабой-Ягой, убежищем героя является кузница. Спаситель-кузнец не всегда носит традиционное имя Кузьмодемьяна, но весь ход событий одинаков с легендами о Кузьме и Демьяне (или Кузьмодемьяне): Баба-Яга в погоне :за героем прилетает к железной кузнице (иногда огороженной тыном) и должна пролизать дверь. Кузнец хватает ее за язык клещами и бьет молотом. Различна судьба побежденного врага. Если Змея обязательно впрягали в плуг, то Бабу-Ягу кузнецы обычно перековывают на кобылу, но иногда тоже впрягают и пропахивают борозду "аж на сажень у вышли".( Новиков Н. Б. восточнославянской волшебной сказки. Л., 1974)
Кроме того, некоторые сказки называют Бабу-Ягу одноногой. «Ах, ты, Бабушка-Яга, одна ты нога!», - обращается к Яге герой сказки «Иван-Царевич и богатырка Синеглазка». В сказке «Ванюша - дурачок» Баба-Яга является к трем братьям, расположившимся в лесу, и «прыгает вокруг них на одной ноге». Костяная нога упоминается почти всегда в единственном числе - штрих, сохраняющий, хотя и в затемненном виде, образ одноногой Яги. При дальнейшем развитии образа одна нога приобретала новые фантастические признаки: она становится то деревянной, то золотой, то костяной. Последний признак оказался самым стойким. Зарегистрированная некоторая неустойчивость признаков, которыми наделялась нога богини смерти, лишний раз подтверждает, что они вторичны по отношению к первичному качеству - одноногости. Нужно отметить, что эти вторичные, но достаточно яркие признаки, особенно костеногость, переключали на себя внимание сказочников и слушателей; древнейший признак - одноногость - постепенно погружался в тень. Костеногость - это атрибут смерти (нога мертвеца или скелета). Потому он и оказался самым устойчивым из вторичных признаков, что лучше, чем другие, выражал внутреннюю природу образа. Но, подумаешь, одна нога. Что в этом особого? По некоторым сведениям, это была не нога, а хвост. Геродот сообщает, что скифы в своей мифологии имели образ полуженщины-полузмеи: «верхняя часть - от сидения представляла женщину, а нижняя – змею». Что касается Бабы-Яги, то ее одноногость является достаточным основанием, чтобы предполагать, что она входит в круг божеств, ведущих свою родословную от змеи. Но – «поищем змею».
А вот в мультфильме 1968 года фигурирует классическая Баба-Яга |
«Сказка о трёх царских дивах и об Ивашке, поповском сыне» иллюстрация Ивана Билибина, 1911 г |
На основании текстов сказок попробуем реконструировать обрядовый смысл действий героя в гостях у Бабы Яги - жрицы культа мертвых и колдуньи. Много в этой области было сделано В.Я.Проппом.
В.Я.Пропп, детально исследовав образ Бабы Яги на широчайшем этнографическом и мифологическом материале, пришел к выводу, что после узнавания героя (визуальное опознание затруднено: в сказках Яга часто слепа и чует гостей по запаху («Фу-фу-фу!») и первичного вызнавания причин посещения («Дело пытаешь, аль от дела лытаешь»), обязательно следует кормление героя («Напоила – накормила»), о котором тот сам напоминает или даже его требует. Это обрядовое, «покойницкое», угощение, табуированное для живых, чтобы ненароком не приобщиться к миру умерших. Требуя еды, герой тем самым показывает, что он не боится этой пищи, что он имеет на нее право, что он «настоящий», действительный герой в отличие от лже-героя, самозванца-антагониста.
Еда «отверзает уста умершего», замечает В.Я.Пропп, подчеркивая, что миф всегда первичен по отношению к сказке. Но отверзать уста необходимо почившему, а наш герой пока еще не умер. Впрочем, герой будет вынужден на время «умереть для живых», чтобы проникнуть в иное царство, вход в которое и стережет «Яга-Костяная нога» - живой мертвец, выходец из запредельного мира, находящийся всегда «одной ногой в гробу». Насытившись и поведав Яге задачу, пришелец получает в дар волшебное средство и... умирает - вылетает из избушки на крылатом коне, на орле или сам в образе птицы (крылатость - атрибут развоплощенной души). Однако непонятно, почему общение героя с хозяйкой избушки на курьих ножках начинается сразу с трапезы. И с нее ли в действительности оно начинается?
В.Я.Пропп верно замечает, что ритуальная «покойницкая» еда выполняет функцию отверзания уст. Но это замечание справедливо только в том случае, если предполагать, что не с угощения начинается пребывание в гостях у Яги, а с мертвящей банной процедуры. Сухая, но достаточно полная формула действий Бабы Яги в русских народных сказках могла бы звучать так: «Она баню истопила, его в бане выпарила, напоила-накормила, спать уложила, а сама села рядом и начала расспрашивать». Следует подчеркнуть, что подобного рода формулировка встречается обычно в измененном виде, поскольку ее детали, с точки зрения рассказчиков, не существенны для повествования. Но на амом деле она представляется чрезвычайно ценной, поскольку концентрирует в себе информацию о проведении обрядов.
Итак, испытав героя, Яга готова ему помочь (заметим, что вторичного, детального расспроса гостя может и не быть). Испытания в сказке начинаются заранее, еще до посещения Яги. Необходимо суметь добраться до избушки, повернуть ее к лесу задом, к себе передом, знать заклинание, чтобы войти, не уснуть (спят живые, умершие не спят и по этому признаку отличают «своих» от «чужих»). Кроме того, пришельцу предстоит исполнить все трудные поручения Бабы Яги (с помощью ранее приобретенных волшебных средств и волшебных помощников). До или после (по самой сути происходящего, конечно, до) «мертвящего угощения» она сама топит баню и иногда сама моет в ней пришельца. Причем в русских сказках это именно мытье в бане, а не иной способ омовения, скажем, в печи, в реке или обливанием, так как все перечисленные способы в сказках несут собственную значимую нагрузку.
Печь в избушке на курьих ножках обычно топится по другому поводу - изжарить непрошеного гостя или похищенных детей (что связано с архаическими обрядами - огненного перерождения, «перепекания» хилых младенцев), только в крайне редких случаях огненная печь может замещаться огненной баней, да и то ради испытания героя, а не ради его превращения. Река же вообще исключена из топографии леса Бабы Яги (о лесе Яги подробно писал В.Я.Пропп), поскольку река умерших находится дальше: избушка Яги стоит на подступах, а река забвения мыслится в глубине пограничной зоны двух миров. Обливание же связано в сказке не с умерщвлением героя, а с его воскрешением - это обливание мертвой (целящей) и живой водой, которое наступает, когда герой находится снова в мире живых, на обратном пути, недалеко от дома (дворца).
Здесь мытье в бане, как и прием пищи, - не свидетельство гостеприимства или чистоплотности, а обрядовая необходимость. Баня у русских была объектом множества поверий, а также служила целям народного целительства, знахарства. В конце лечебной процедуры болезнь ритуальными действиями - пинками - выталкивается из бани наружу. Выпаривание, удары веником в народном сознании ассоциировались с изгнанием, извлечением и излечением, поэтому не будет ошибкой предположить, что волшебная банная процедура у Яги имеет сходное значение - выпаривание, выталкивание, вынимание души из тела героя, его развоплощение.
Известны, как минимум, три типа славянских магических банных процедур: свадебная баня, баня рожениц и баня для мертвых. Остановимся на последней. Баня в гостях у Бабы Яги - аналог бани для умерших, она мертвит. Кроме того, она является средством извлечения из тела души героя, способом ритуального умерщвления. Приобщение героя к миру мертвых двояко - через мытье в бане и через прием пищи. Думается, именно баня - первый этап ритуального умирания, а трапеза – второй. С мытья, а не с еды начинается пребывание путника в избушке Яги. Герой узнается Ягой по запаху: «...пахнет не просто как человек, а как живой человек. Мертвые, бестелесные не пахнут...» В ином мире смелого путника ждет множество новых опасностей (например, его будут преследовать слуги Кощея Бессмертного), он должен уметь их предвидеть и, по возможности, избегать. Для этого, в частности, от него не должно пахнуть «русским духом, русской коской» (живым человеком).
Герою, чтобы незаметно пробраться в загробный мир, необходимо избавиться от запаха живого тела, но только Яга, в распоряжении которой находится магическая баня, знает, как это сделать. Именно поэтому она сама ее топит. И именно поэтому она сама моет в ней героя - он самостоятельно не смог бы отмыться в волшебной бане от своего запаха! Вполне возможно, что славянская мифология допускала наличие волшебного банного веника в бане Яги, которым она выпаривала героя, выгоняла его душу из тела.
То же самое следует сказать и о еде: не всегда трапеза в гостях у Яги носит характер ритуального приобщения к миру умерших и отверзания уст, иногда это простая трапеза, свидетельство гостеприимства. Яга всегда сама готовит угощение, и это не только потому, что она - хозяйка данного жилища. Ведь герой, по правилам народного этикета, не может сесть за стол без приглашения хозяев, а он все же это делает: в некоторых сказках говорится, что, хоть Яга еще и не вернулась, стол уже накрыт, и герой сам принимается за еду. Можно, конечно, заметить, что приготовление пищи - не мужское дело, герой как бы выше этой рутины, и поэтому Яга - женский персонаж и хозяйка - потчует его, но следует иметь в виду, что в "мужском доме" (о котором подробно писали С.Я.Лурье и В.Я.Пропп) разбойники, богатыри, великаны, людоеды и проч. мужские персонажи сами готовят себе обед (пока не появится в их доме случайная гостья или пленница). Вывод очевиден: только Яга как жрица культа мертвых и колдунья умеет правильно готовить "покойницкое" угощение. А обычную еду за нее может приготовить кто-то другой - ягишна, служанка, похищенные дети и прочие.
Однако, еда отверзает только уста. Но герою этого мало. Чтобы в царстве усопших ничем внешне не отличаться от его обитателей, герой должен научиться не спать - одно из испытаний Яги, не смеяться (мертвые не смеются), уметь не только говорить, но и видеть, как мертвец. Он должен на время стать для них внешне полностью «своим», проявлять только ту сторону «жизнедеятельности», которая характерна в мире теней, в противном случае он не вернется и(или) лишится предмета своих поисков, так как не вовремя переполошит всех слуг и самого правителя подземного мира - Кощея Бессмертного (или его аналог).
Чтобы герой смог ориентироваться в загробном мире, не отстать от волшебного провожатого, данного Ягой, отыскать свою невесту, вступить в единоборство с Кощеем, победить его, найти обратный путь и т.п., ему необходимо зрение, причем зрение особенное. Только в сочетании со зрением способность говорить и есть делает героя полноценным (внешне) обитателем страны теней.
Итак, сказочному герою как ритуально умершему нужны глаза. Поэтому интересно было бы проверить, не сохраняет ли волшебная сказка каких-либо указаний на совершение обряда отверзание очей. Обряд отверзания глаз сохранился в сказке в измененном, фрагментарном виде и связан он с водной процедурой промывания глаз, которая, на наш взгляд, входила завершающей частью в «банный ритуал». В избушке Яги герой иногда жалуется на глаза. Причина этой боли разнообразна. «Дай-ка мне наперед воды глаза промыть, напои меня, накорми, да тогда и спрашивай». «Глаза надуло», - жалуется он в другой сказке. Из приведенной цитаты следует, что герой, попадая к Яге, «слепнет». Это особенная слепота, подобная слепоте самой Яги. Яга, как мертвец, не видит мир живых, герой, как живой человек, не видит мир мертвых, пока не пройдет обряд погребения. Путник, подходя к избушке, видит ее, так как наружная поверхность избушки находится в пространстве этого мира - она и есть его граница. Внутренняя поверхность избушки, весь ее интерьер относятся к иначе структурированному пространству и остаются для вошедшего невидимыми. То, что герой сказки № 303 из сборника А.Н.Афанасьева требует сначала воды, а потом уже питья и еды, чрезвычайно существенно, так как является подтверждением правильности данной реконструкции обрядовой последовательности, которая в подавляющем большинстве сказок нарушена позднейшими шаблонами традиционного народного этикета.
И тогда становится понятной и оправданной последовательность действий над сказочным героем в гостях у Яги-дарительницы:
- герой выпарен и вымыт, и, следовательно, лишен запаха живого человека, в бане из его тела извлечена душа, т.е. ритуально он скончался;
- герой накормлен, т.е. приобщен к миру умерших, затем над ним, как над умершим, проведен обряд отверзания очей и уст, чтобы он в царстве теней смог видеть и говорить ;
- герой уложен спать - похоронен в избе-могильнике;
- прошедши весь ритуал погребения, герой расспрашивается Бабой Ягой - мертвец разговаривает с мертвецом и дает советы;
- развоплощенный герой, истлевший, превращенный в крылатое животное (а Яга - хозяйка лесных зверей, она умеет превращать, как и ведьма, и сама превращаться именно в животное), отправляется на дальнейшие поиски.
Ритуальная смерть в сказке - вещь вполне серьезная, неподдельная и страшная. На наш взгляд, только обливание мертвой и живой водой окончательно восстанавливает статус героя как живого человека, - путешествие в загробный мир даром не проходит - завистники по-настоящему убивают счастливца, сумевшего безнаказанно побывать в запретном месте, разыскать там свою невесту и благополучно найти дорогу назад. Но на этапе возвращения смелый путник еще находится как бы на стыке двух состояний: от мертвых уже ушел, а к живым домой еще не вернулся, поэтому обливание водой так же ритуально необходимо, как и мытье в бане Яги. Убийство врагами или братьями-предателями сюжетно подготавливает обряд оживления и оказывается важным звеном всей цепочки повествования. Мертвая вода приобщает к этому миру, сращивает разрубленное тело, исцеляет раны. Мотив разрубания - отголосок древнейших приемов инициации. Живая вода возвращает жизнь бездыханному телу. А дальше следует счастливая свадьба героя, нашедшего свою суженую.
Кстати, сама Яга - жена Велеса. Отец Яги Вий долго не мог выдать дочь замуж, так как та поклялась, что выйдет лишь за того, кто сумеет одолеть ее в честном бою. Строго говоря, бой с Ягой априори не мог быть честным, так как подземная воительница гораздо лучше владела темной магией, чем мечом, а потому не стеснялась обрушивать всю мощь своих знаний на самоуверенных оппонентов. И только великий Велес сумел одолеть Ягу. Яга, являясь дочерью Вия, владыки Срединного царства Нави, имела неограниченный доступ к самому верхнему царству, в котором до поры до времени хозяина не было. Благодаря этой возможности Яга, которая, кстати говоря, по красоте не уступала ни Ладе, ни Деване, во время своего вековечного блуждания по подземному царству обрела уникальный дар – она стала понимать языки практически всех порождений Нави. Также Яга считалась могучим воином, способным в одиночку противостоять множеству врагов. В дела богов Яга никогда не вмешивалась и не участвовала ни в одной войне между Ясунями и Дасунями. Она считала, что все это мелочи, не достойные внимания божественного создания (каковым она, без сомнения, являлась, как и все боги Лунного пантеона). Вероятно, именно поэтому Яга и Велес так быстро сошлись и стали жить, как муж и жена. Это случилось, когда Велес, предавший Перуна, был изгнан из Прави и бесцельно скитаясь по миру забрел в Верхнее царство Нави. Там он и встретил Ягу, с которой сначала сошелся в поединке, а потом искренне полюбил (хотя, некоторые легенды утверждают, что вовсе не искренне, а, как говорится, по расчету)...
И напоследок из комментариев: "Почему все решили, что Баба Яга старая и страшная? В конце концов, Баба Яга абстрактный герой, и никто с точностью на 100% процентов не может утверждать,как она выглядит. Я предлагаю такой образ. Вполне молодая женщина, ну лет под тридцать, очень красивая, умная. Словом настоящая Женщина с большой буквы. Теперь аргументирую. Лет тридцать - какой-нибудь Иванушка дурачок восемнадцати лет увидел ее и решил: старуха, потому что в этом возрасте все женщины старше 25 ему кажутся старухами. Развенчали первый миф: она не старуха. Красивая - это без комментариев: все женщины красивые.Ну, может к моменту встречи с тем же Иванушкой она устала за день от трудов праведных, волосы растрепались, синяки под глазами появились - вот и показалась страшной.Тут за день так на кувыркаешься, придешь домой - Иванушка сидит. Мало, что приперся без приглашения, так еще и требовать начал: накорми, напои..Вот и разозлилась наша Баба Яга. А женщина в гневе - это что-то. Умная - разве дурочка сможет на метле летать? Для этого как минимум надо знать физику, законы гравитации, иначе как над землей взлетишь? Ну разве дура такое освоит? Да еще и травы хорошо знает, когда и как и какую собирать, чтобы польза была. Тут даже доктора биологических наук отдыхают. Как вам такой портрет Бабы Яги? Лично мне нравится" (tenti2006).
Комментариев нет:
Отправить комментарий