четверг, 12 мая 2022 г.

12 мая. Гений, прославившийся "чепухой". Эдварду Лиру - 210

Если провести среди читающей публики опрос на тему: "Что вы знаете об Эдварде Лире?", то спектр ответов окажется чрезвычайно широк и пестр — от простодушно-наивного "А кто это — король Лир, что ли?" до энциклопедически выверенного — "Замечательный поэт и художник, основатель и ярчайший представитель поэзии нонсенса". Англичане считают его гением нонсенса наряду с Льюисом Кэроллом. Сам же себя он, будучи ироничным во всем, не щадил и себя, и как-то переписке со своим другом юности Чичестером Фортескью сообщал, что намерен обратиться к канцлеру казначейства Уильяму Гладстону с просьбой назначить его «Верховным Перипатетическим Ослом и Главным Белибердяем страны», а годом позже претендовал уже на титул «Лорда Хранителя Государственной Глупости и Верховного Вздорослагателя». Но не стоит заблуждаться, считая, что жизнь этого человека была весёлой и лёгкой, как и его нелепицы. Впрочем, если c творчеством Э. Лира читатель еще как-то знаком, о лимериках, во всяком случае, слыхали все, то биография поэта, кстати, весьма неординарная, большинству совершенно неведома.
Энн Лир. Портрет Эдварда Лира в возрасте 9 лет. Эта картина стала известна публике лишь в 2010 г. благодаря родственникам второй по старшинству сестры Лира — Сары, эмигрировавшей в Новую Зеландию. Фото Стивена А’Корта.
Эдвард Лир родился ровно 210 лет назад, 12 мая 1812 года, в лондонском предместье Хайгейт. Он был предпоследним из 21 детей (и самым младшим из выживших) в семье биржевого маклера Иеремии Лира, ранее работавшего в семейном сахарном бизнесе, и Энн Кларк Скеррет, и его воспитанием занималась старшая сестра Энн, которая и дала ему первые уроки чтения и рисования. Но часто Эдд оказывался предоставленным сам себе, тогда он уходил в сад и с интересом рассматривал цветочки, листочки, насекомых, птичек, пение которых он обожал слушать. Эдварду исполнилось 13 лет, когда его отец, наделав долгов, что вполне понятно и простительно при таком-то количестве ртов в семье, попал в долговую яму (утверждают, что он прогорел от дефолта на Лондонской фондовой бирже в результате экономических потрясений, последовавших за наполеоновскими войнами). Вызволить его оттуда удалось лишь 4 года спустя, продав дом и большую часть имущества. Когда Эдварду было 15 лет, он вместе с сестрой обосновался в отдельном доме. Нужно было зарабатывать себе на хлеб. Однажды Эдвард нарисовал на куске картона пару птиц и отнёс рисунок в небольшой магазинчик. Рисунок понравился, и его купили за 4 пенни. Так началась карьера юного рисовальщика — он начинает рисовать анатомические вывески для врачей, рисунки на медицинские темы для университета, рекламные объявления для мелких торговцев, раскрашивает литографии и предметы интерьера: «Сначала я малевал всякие необычные рекламные рисунки для лавок, которые продавал по цене от девяти пенсов до четырех шиллингов, раскрашивал гравюры, каминные экраны и веера, а также делал медицинские рисунки для больниц и частных докторов».


В 18 лет он по заказу Зоологического общества (куда его порекомендовала одна влиятельная особа) рисует попугаев из коллекции Ридженс-парке, которыми и проиллюстрировали книгу «Иллюстрации семейства Пситтацидов, или Попугаев» (Illustrations of the Family of Psittacidae, or Parrots, 1832) – эти птицы потом займут прочное место в его поэзии. Рисовал он и других птиц, иллюстрируя книги Дж. Гулда, работал над сериями «Европейские птицы» и «Туканы». Написал серию черепах и британских млекопитающих для профессора Бэлла. Путешествуя по Ирландии, Лир очаровывается её вересковыми пустошами и озёрами и начинает тяготеть к пейзажу. Всё больше и больше богатых людей заказывают у него зарисовки пейзажей и достопримечательностей той или иной страны. Этим Эдвард Лир и жил, переезжая с места на место всю свою жизнь.


В результате Лир приобрел репутацию превосходного мастера своего дела и познакомился с Эдвардом Смитом-Стэнли, 13-тым графом Дерби (ставшим на многие годы покровителем Лира), пригласившим юное дарование в свое имение Ноусли которого, близ Ливерпуля. Дело в том, что граф был страстным коллекционером и являлся владельцем роскошного собрания диковинных птиц и животных (а кроме того, председательствовал на том самом собрании Лондонского зоологического общества, рассматривавшем просьбу Эдварда Лира предоставить ему доступ к коллекции птиц для книги «Иллюстрации семейства Пситтацидов, или Попугаев»: дело в том, что в викторианскую эпоху зоопарки были закрытыми и принадлежали богатым людям (Лондонский зоопарк открылся для посещений только в 1847 г.), попасть туда было непросто) - более 1200 птиц и более 300 млекопитающих. Проживая в имении с 1831 по 1837 годы, Лир подготовил и издал великолепный том рисунков попугаев, фазанов, сов, обезьян, черепах, змей, упрочивший его славу как художника-анималиста, стал ассоциированным членом Линнеевского общества (отмечая огромный вклад Лира в естествознание, в честь художника назвали трех птиц: какаду — Lapochroa leari, ара — Anodorhynchus leari и разноцветного попугая — Platycercus leari), а также подружился с детьми, внуками и, даже, правнуками графа, этими "верными друзьями и ценителями прыганья на одной ножке", начав сочинять и иллюстрировать для них забавные "бессмысленные" стишки-чепушинки, используя в качестве образца форму, подсмотренную им в довольно редкой книжке "Приключения пятнадцати джентльменов", изданной в начале 1820-х годов и содержавшей такое, к примеру:

Худосочный старик из Тобаго,
Долго живший на рисе и саго,
Так себя истязал,
Пока врач не сказал:
"А теперь — бычий бок и малага!"


Чистый лимерик, заметит начитанный и наблюдательный читатель. И будет прав… только наполовину. Ни Лир, ни уж тем более безымянные авторы упомянутой занятной книжки термина этого не употребляли, а возможно, и не знали (Лир предпочитал слова "нонсенс", "бессмыслица", а сам считал себя художником, а не поэтом, что уже само по себе некий нонсенс). Название же "limerick" ("лимерик") впервые появилось в печатном виде в 1892 году, уже после смерти Лира, а восходит оно, похоже, к одноименному городу в Ирландии (Limerick), жители коего, сказывают, любили во время застолий распевать веселые песни, в озорной, шутливой форме живописующие события диковинные либо маловероятные, а также деяния сотрапезников и собутыльников. По наиболее распространённой версии, оно восходит к куплетам, которые пелись на рубеже XVII—XVIII веков ирландскими солдатами на службе французского короля Людовика XIV и содержали название города в рефрене. Было также высказано предположение о происхождении названия "лимерик" от имени самого Лира (Lear + lyric), но это, пожалуй, слишком экстравагантно и фантастично, чтобы быть правдой. Но неоспоримо то, что именно Эдвард Лир практически утвердил классическую композицию лимерика, строящуюся согласно следующим правилам:
  1. в первой из пяти строк обязательно называется персонаж и географическое место его происхождения (к примеру — «Экспансивная леди из Ланса» или «Симпатичная леди с Атлантики»);
  2. во второй рассказывается о том, что произошло с персонажем, или что он сделал;
  3. и далее - чем все закончилось;
  4. первая строка рифмуется со второй и пятой, третья рифмуется с четвертой (схема «AABBA»);
  5. третья и четвертая строки на одну стопу короче остальных;
  6. в каноническом лимерике конец последней строчки повторяет конец первой (обычно это место действия).
Евгений Клюев особо указывает на то, что к жанрообразующим свойствам лимерика относится рифма: географическое название должно рифмоваться с ключевым свойством персонажа: "С топонимом рифмуется Главная Странность, составляющая сущность каждого данного текста, — так что у читателя обязательно должно возникнуть впечатление, будто странность эта есть «прямое следствие» влияния на героя местности, в которой он проживает". Дальнейшим развитием лимерика явилась видоизмененная форма (некоторые называют ее нео-классической), в которой это условие совпадения финалов первой и пятой строчки не является обязательным, а кроме того, допускается более подробная информация о герое в первой строке (например, указывается его профессия). В вольном же лимерике столь жестких ограничений на порядок изложения и наличие информации вообще нет, зато могут упоминаться конкретные лица, исторические личности, литературные персонажи, животные и т.п., и т.д.

Лимерик всегда пишется только трехсложными размерами. Первая, вторая и пятая строки всегда имеют по три стопы и по-русски чаще всего исполняются в 3-стопном анапесте: а-а-А-а-а-А-а-а-А(-а-а).
Возможен и 3-стопный амфибрахий: а-А-а-а-А-а-а-А(-а-а).
Наконец, 3-стопный дактиль более редок, но тоже встречается: А-а-а-А-а-а-А(-а-а).
3-я и 4-я строки всегда содержат только по 2 стопы:
  • 2-стопный анапест: а-а-А-а-а-А(-а-а)
  • 2-стопный амфибрахий: а-А-а-а-А(-а-а)
  • 2-стопный дактиль: А-а-а-А(-а-а)
Вообще говоря, англоязычная поэзия не слишком строго требует единообразия, и, следуя этой традиции, в русских лимериках нередко тоже допускается некоторое смешение размеров (например, первая, вторая и пятая строки писаны дактилем, а третья и четвертая -- анапестом и т.п.), а также пропуск безударных слогов, особенно в начале строки.


Британский популяризатор математики Ли Мерсер сочинил следующий математический лимерик, оторый читается так:
A dozen, a gross, and a score
Plus three times the square root of four
Divided by seven
Plus five times eleven
Is nine squared and not a bit more

Вильгельм Николай Марстранд. Портрет Эдварда Лира. 1840
После нескольких лет, проведенных в поместье Эдварда Стэнли, художник почувствовал, что его зрение стало ухудшаться, и тонкие линии литографий ему уже не по силам. Тогда он принял решение стать пейзажистом и поступил в лондонскую Академию искусств Генри Сасса. А потом отправился в Рим — поправить здоровье, продолжить художественное образование и получить новые впечатления. Лир прибыл в Италию в 1837-м и поселился в Риме на Виа дель Бабуино. Последующие годы он провел в путешествиях по стране. Это был период, когда его увлекали пейзажи, и в 1841 году художник опубликовал книгу «Впечатления о Риме и его окрестностях», а в 1846 году — два тома «Иллюстрированных путешествий по Италии» в сопровождении карт, описаний местности, обычаев и нравов населения и собственных впечатлений.


Год 1846-й оказался поистине судьбоносным для Эдварда Лира. Один за другим увидели свет сразу 3 его печатных труда: альбом пейзажей (и описаний) Италии, альбом рисунков экзотических питомцев графа Дерби (сегодня этот альбом - один из самых востребованных у самых взыскательных коллекционеров) и миниатюрная книжица "A Book of Nonsense" ("Книга нонсенса"): сборник забавных пятистиший, каждое из которых было любовно проиллюстрировано автором. Любопытно, что первую поэтическую книжку, за которой последуют еще несколько, Лир, как бы стесняясь своего литературного дара, выпустил под псевдонимом Дерри Даун Дерри, или Дерри из Дерри. Опасения были напрасными — и дети, и взрослые полюбили занятные стишки с простенькими веселыми картинками. "Первенец" имел ошеломляющий успех, многажды допечатывался, переиздавался, и третье издание уже украшало подлинное имя сочинителя. В 1862 свет увидела «Книга чепухи и еще больше чепухи». В 1871 году вышла следующая книга Лира, которую он назвал «Нелепые песни, истории, ботаника и азбуки» (англ. «Nonsense Songs, Stories, Botany and Alphabets»), и в которую вошли "Джамбли" – одна из лучших романтических баллад Викторианской эпохи, героический дух которой скрыт под оболочкой нонсенса. В 1872 году Эдвард Лир издал книгу «Еще глупости» (англ. «More Nonsense»). Последняя книга Эдварда Лира, вышедшая при его жизни - «Смешные стихи» (англ. «Laughable Lyrics») вышла в 1877 году. В 1888 г. вышли «Чепуховый алфавит» и «Чепуховая ботаника».


Обожал старый Дерри из Дерри,
Чтобы радостно дети галдели;
Он им книжку принес,
И смешил их до слез
Славный Дерри из города Дерри.

Персонажи "Книги нoнсенса" натурально предавались всевозможным чудачествам: стояли на голове, отплясывали кадрили с воронами, ели краску или кашу, заправленную мышами, обучали ходьбе рыб, жили в птичьих гнездах и в кратерах вулканов, etc.


Старичок один житель Тибета,
Возжелал своим детям банкета.
Там они столько съели,
И совсем ошалели,
Умер с горя старик из Тибета.


Симпатичная леди с Атлантики,
Завязавши ботинки на бантики,
Знай гуляла по пристани
Со щенками пятнистыми
И порочила климат Атлантики.


Подбородок арфистки "Ла Скала" -
Острый, вроде осиного жала;
Заточив эту часть,
Дама долго и всласть
Подбородком на арфе играла.


Одна леди, не знаю откуда,
Ее шляпка была просто чудо.
Но размер и цвета
Ей мешали, когда
Выходила, не знаю откуда.


Дева юная из Португалии
Всё рвалась в океанские дали
С крон дерев то и дело
В сине море глядела,
Но осталась верна Португалии.


Безутешная дама из Мнёвников,
Потеряв благосклонность любовников,
Залезала на сливу,
Напевая тоскливо,
Чем смущала всех жителей Мнёвников.


Перезрелая леди, чей нос
Рос, пока до земли не дорос,
За пятак и полушку
Нанимала старушку,
Чтоб носить свой немыслимый нос.

There was an Old Lady of Chertsey,
Who made a remarkable curtsey;
She twirled round and round,
Till she sunk underground,
Which distressed all the people of Chertsey.

Дмитрий Ермолович
Одна дама из города Чертси
Пируэты любила до смерти:
Завелась как юла
И под землю ушла,
Чем расстроила жителей Чертси.

Евгений Клюев
Вот вам Старая Леди из Чертси,
Чья учтивость служила ей к чести:
Всё вилась, как юла, -
И под землю ушла,
Огорчив обитателей Чертси.

Марк Фрейдкин
Экспансивная леди из Ланса
Не сумела прервать реверанса
И, как штопор, крутилась,
Пока в пол не ввинтилась,
Опечалив всех жителей Ланса.

Даник Ковалевский
Одна старая леди из Джерси
В реверансе вращалась на месте.
Так крутилась, крутилась,
И совсем утопилась.
Огорчила всех жителей Джерси.

Сергей Шоргин
Балерина одна из Большого
Фуэте закрутила толково.
Так упорно крутилась,
Что сквозь пол провалилась.
Вы не верите? Честное слово!

Борис Архипцев
Обожала старушка из Чертси
В реверансе юлою вертетьси,
Меры в том не приемля;
И, к несчастью, сквозь землю
Провалилась вертушка из Чертси.

Шляпку некой прелестной девицы
Растрепали небесные птицы;
А она веселится:
Мол, сама этих птиц я
Приглашала на шляпку садиться!

К привлекательной леди из Капуи
Часто птицы садились на шляпу, и
Говорила с любовью
«Пусть сидят на здоровье!»
Та приятная леди из Капуи.

По ночам в чем-то белом девица
Обожала на небо дивиться;
Но небесные птицы
Напугали девицу,
И с тех пор уж она не дивится.



Один старичок из Филей,
Был коварен и многих хитрей.
Он взбирался на пальму,
При погоде нормальной,
И смотрел на руины Филей.


Грациозный старик из Вероны
Станцевал две кадрили с вороной,
Хоть вокруг говорили,
Что такие кадрили –
Это просто позор для Вероны.


Господин, что гулял близ Везувия,
Изучал сочиненья Витрувия.
Книга рухнула в кратер...
И, увы, в результате
Пьет он горькую возле Везувия.

Некий старец из города Гретны
Обнаружился в кратере Этны.
"Там не жарко, скажи?"
Старец, живший по лжи,
"Да ничуть!" — отвечает из Этны.

Долгоногий старик из Кобленца
Был горазд на такие коленца:
Прыгнет раз и, глядишь,
Из Стамбула в Париж
Угодил попрыгун из Кобленца.


Один старичок из Колумбии,
Просил выпить, сидя на клумбе.
Принесли в горшке пиво,
Оно теплое было,
Возмущен был старик из Колумбии.


Старикашка сидел в челноке
И твердил: "Я плыву по реке!";
А услышав: "Да нет!",
Разрыдался в ответ.
Вот несчастный старик в челноке!


Дмитрий Ермолович
Он не знал, как бороться с бедой:
Две совы да индейка,
Дрозды, канарейка
Гнездились в бородке седой!

Евгений Клюев
Вот вам Некий Старик в бороде,
Заявивший: "Я знал, быть беде -
И смотрите, пожалуйста:
Гусь, сова и два аиста
Свили гнёзда в моей бороде!"

Григорий Кружков
Говорил бородатый старик:
"Я совсем от покоя отвык -
Шебуршат, как в гнезде,
У меня в бороде
Две совы, утка, дрозд и кулик!"

Дина Крупская
Горевал человек в бороде
о своей неизбывной беде:
две совы, три щегла
и четыре орла
Свили гнёзда в его бороде.

Даник Ковалевский
Был один старичок с бородою,
Поражавшей своею длиною.
Журавли и синицы,
Что за чудные птицы,
Свили гнёзда в ней вместе с совою.

Сергей Шоргин
Бородач огорчался: "Беда!
Словно птичий базар, борода!
В ней и совы, и клест,
И ворона, и дрозд...
Я боялся такого всегда!"

Борис Архипцев
Был один старичок в бороде,
Он сказал: «Так и знал, быть беде!
Две совы и несушка,
Корольки и кукушка
Свили гнёзда в моей бороде!»

Марк Фрейдкин
Жил на свете старик в бороде.
Говорил он: «Я знал, быть беде.
Две совы, три чижа
И четыре стрижа
Свили гнёзда в моей бороде».

Владислав Ковалевский
Был один старичок с бородою
Сокрушавшийся: "Нет мне покоя!
В бороде у меня
Гнёзда вьют, почем зря,
Куропатки и филин с совою!"

Сергей Таск
Старичок оказался в беде:
завелись у него в бороде
две вороны, и чиж,
и сороки, и стриж -
Целый птичник уже в бороде!

А.Вершинский

У деда густа борода,
И старый вздыхает: «Беда:
Крапивник и дрозд,
Сорока и клёст
В ней свили четыре гнезда!

Автопортрет Лира, иллюстрирующий реальный случай, когда он встретил незнакомца, утверждавшего, что «Эдвард Лир» - всего лишь псевдоним. Лир (справа) показывает незнакомцу (слева) внутреннюю часть своей шляпы со своим именем на подкладке.

Многие свои картины и рисунки Лир отправлял лорду Стэнли. Его связь с этой семьей была настолько крепка, что и 14-й, и 15-й лорды Стэнли годы спустя продолжали приобретать картины Лира. Кстати, долгое время ходили слухи, что именно лорд Стэнли и был истинным автором «Книги Чепухи», а «Эдвард Лир» — его псевдоним. В частности, опирались на то, что обоих мужчин звали Эдвард, а также что фамилия Лир (англ. — Lear) является анаграммой титула «Граф» (англ. — Earl). Версия интересная — но отнюдь не правдивая.

А вот это вам ничего не напоминает?)))
И это тоже Эдвард Лир!

Наша Пегги безудержно плачет:
В речку Банн уронила свой мячик.
Тише, Пегги, не плачь!
Не утонет твой мяч:
По волнам океана он скачет.


Храм Венеры и Ромы, Рим. Э.Лир
Водопад Калама, Албания, Э.Лир, 1851 г.
Масада на Мертвом море, Э.Лир, 1858 г.
Edward Lear - Monaco From Cap D'ail, 1865
The Grand Canal, With Santa Maria Della Salute, Venice, Italy, 1865
Ховатке, Э.Лир, 1867 г.
Марафон, Э.Лир, 1872
Edward Lear - The Pyramids Road, Gizah, 1873
Вид на Нил над Асуаном, Э.Лир, 1873 г.
В том же 1846 году 12 уроков рисования у Лира, наслышавшись о его талантах, брала сама королева Виктория. Оба остались довольны друг другом, а Лир продолжал карьеру художника до конца дней, "переквалифицировавшись", впрочем, в "топографического пейзажиста", по его собственному определению. Никогда не отличаясь особым здоровьем, страдая хроническим бронхитом и астмой (кроме того, ухудшающееся зрение, из-за которого ему пришлось прекратить работу над прекрасными рисунками и гравюрами пластин, используемых в литографии (художник грустно шутил: «Еще немного — и единственной птицей, которую я смогу рассмотреть, будет страус»), и обратиться к пейзажной живописи (все-таки пейзажи — вещь несколько более объемная, чем прожилки на воробьином клюве, но опять он предпочел отдать дань науке, а не искусству, став профессиональным иллюстратором-топографистом, зарисовывающим города, села и дикие местности для географических изданий), и регулярные приступы депрессии, которую он называл "Morbids", следующие после эпилептических припадков, начавшихся с семилетнего возраста), Лир вынужден был покинуть родные острова с их сырым, холодным климатом и колесить по свету в поисках работы и вдохновения. "Человек – не картошка, чтобы сидеть на одном месте",– говаривал Лир. Италия, Сицилия, Калабрия, Синай, Египет, Греция, Албания, Палестина, Сирия, Афон, Черногория, Мальта, Корсика, Корфу, Индия, Цейлон (всего около ста путешествий по заданию журналов и справочников) нашли отражение как в его живописных и графических произведениях, так и в стихах. Очень интересны его книги путешествий с видами Средиземноморья, в которых путевые заметки он дополняет неповторимой игрой слов, забавными рисунками-шаржами на самого себя и комичными историями. В письмах к другу художник часто иронично называет себя «проклятым Пийзайжистом». Но, пожалуй, один из главных его талантов — умение с юмором относиться к жизни и, прежде всего, к самому себе. Ни грамма самомнения не найдёте вы на страницах его произведений — только юмор, только лёгкая ирония, чудачества и весёлая чепуха. Удивительно то, что, несмотря на слабое здоровье, Эдвард Лир в своих бесконечных путешествиях уделял очень мало внимания условиям проживания и здоровью. Но вместе с тем он сумел дожить до 76 лет (солидный по тем временам возраст), объездил полмира, не растеряв ни своей наблюдательности, ни безошибочного чутья на разного рода нелепости.

Не смотря на то, что в своих вечных странствиях Лир границ российской земли не достиг, воображение нередко уносило его и туда.

Откормил пожилой камчадал
Пса — жирнее никто не видал.
Добродушный оскал
И походка вразвал —
Для камчатских собак идеал.

Полоснул старичок из Татарии
Тесаком да по сонной артарии,
Что-то крикнув жене.
Та в ответ: "Горе мне!
Горе всей безутешной Татарии!"

Был курьезный старик из Молдавии,
И курьезней едва ли видали вы;
На свету и во мгле
Почивал на столе
Ненасыпный старик из Молдавии.


Разнообразие индивидуальных творческих подходов можно увидеть на примере приводимой ниже подборки переводов знаменитого лимерика "There was a Young Lady of Russia…", первый из которых приведен В.Набоковым в его художественной автобиографии "Другие берега", вышедшей в нью-йоркском издательстве имени Чехова в 1954 году, и насчитывает, таким образом, никак не менее полустолетия, а последний сделан около года назад. Писатель вспоминает своего английского учителя, "светлоглазого шотландца с прямыми желтыми волосами и с лицом цвета сырой ветчины… Перед самым его уходом я выпрашивал у него любимую пытку. Держа в своем похожем на окорок кулаке мою небольшую руку, он говорил лимерик… о lady from Russia, которая кричала, 'screamed', когда ее сдавливали, crushed her, и прелесть была в том, что при повторении слова screamed Бэрнес все крепче и крепче сжимал мне руку, так что я никогда не выдерживал лимерика до конца". Немудрено, что "глупая частушка" навечно врезалась в память ребенка — "любимая пытка" как-никак, но даже самая блестящая память может невзначай подвести: глагол scream в лимерике действительно повторяется несколько раз, играя важную смысловую роль, а вот глагол crush в нем начисто отсутствует! Он, конечно, просится в строку, делая сюжет более осмысленным, и, несомненно, был бы в тексте, будь это настоящая частушка, а не "нечто вроде". И в этом вся разница: частушка осмысленна, подчас сатирична, лимерик же — по определению — беззлобен и бессмыслен, ибо осмысленный нонсенс — это, простите за каламбур, полный нонсенс, потому как уже и не нонсенс вовсе! Этот текст Архипцев считает образцовой несмотря на то, что Россию там заменил Краков, а вместо слов hush her («утихомирить ee») в подлиннике писатель использовал слуховые аберрации собственной памяти: crushed her («сдавливали ее»). Приведенный эпизод свидетельствует о том, что лировский "нонсенс" бытовал в России уже сто лет назад, на заре прошлого века, — в оригинальном, английском виде, хотя сам Набоков, вероятно, автора лимерика не идентифицировал — ни тогда, в детстве, ни десятилетия спустя, когда писал свои воспоминания и делал знаменитую "перефразировку". Посмотрим, как трактуют Лира современные русские переводчики. "Любимая пытка" продолжается...

Есть странная дама из Кракова:
орет от пожатия всякого,
орет наперед
и все время орет —
но орет не всегда одинаково.

Владимир Набоков. "Другие берега". Нью-Йорк, 1954.

Безутешная мисс из Манилы
Непрестанно рыдала и выла.
Кто услышал впервой
Тот немыслимый вой,
Чуть живой убегал из Манилы.

Марк Фрейдкин. "Книга бессмыслиц". М., 1992.

Деспотичная мисс из Бельвилла
Перед сном оглушительно выла.
Кто услышал впервой
Тот немыслимый вой,
Чуть живой убегал из Бельвилла.

Марк Фрейдкин

Вот вам некая Мисс из России.
Визг ее был ужасен по силе
И разил, как кинжал.
Так никто не визжал,
Как визжала та Мисс из России.

Евгений Клюев. "Целый том чепухи (Английский классический абсурд XIX)". М., 1992.

Дико воет девица из Скопле.
Чтоб унять этот вой, эти вопли,
Что ни делал народ, —
Все белугой ревет,
Завывает девица из Скопле!

Борис Архипцев. "Эдвард Лир. Лимерики". Коломна, 1994.

Голосила девица в России
Так, что прямо святых выносили; / Хоть её помолчать все просили;
Слушать не было сил,
Сроду не голосил
Так никто, как девица в России.

Борис Архипцев

Жил мальчик вблизи Фермопил,
Который так громко вопил,
Что глохли все тетки,
И дохли селедки,
И сыпалась пыль со стропил.

Григорий Кружков. "Книга NONсенса". М., 2000.

Юная дева одна из России
Вдруг оглушительно заголосила;
В дальних краях, где они прозвучали,
Воплей, подобных таким, не слыхали,
Что издавала гражданка России.

Юрий Сабанцев. "Эдвард Лир. Книги нонсенса". СПб, 2001.

Одну леди младую в России,
Помолчать хоть немного просили,
Ее резок был крик,
И оглохли за миг,
Те кто слышали леди в России.

Даник Ковалевский

Громогласна девица из Сити -
Вы подите ее заглушите!
Эти крики - на "ять"!
Вряд ли можно сыскать
Тех, кто громче девицы из Сити.

Сергей Шоргин

Молодая девица в России
День-деньской от души голосила:
Завопит до обеда,
А закончит лишь в среду…
В общем, есть что послушать в России.

Тата Олейник. MAXIM, 17 июня 2020

Парень с носом дошёл до угроз:
"Тот, кто скажет: нос слишком отрос
И слегка длинноват, -
Будет сам виноват,
И за это ответит всерьёз!"

Эдвард Лир, этот болезненный, неприкаянный человек, всю жизнь комплексовавший из-за своего большого носа, который не раз сам же высмеивал в своих стихах (тема носа у поэта присутствует не только во многих лимериках, но и в других стихах, увы, вовсе не смешных, как, например, в стихотворении о любовной истории Донга С Фонарем На Носу, в котором легко узнать самого автора:

Так, на тоненькой дудке свистя и пища,
Он скитается, милую Деву ища.
И чтоб ночью не сбиться с пути,
Он надрал коры
Осин и берез
И сплел себе удивительный Нос,
Вот уж истинно
Замечательный Нос —
Такого нигде не найти! —

И покрасил его яркой сурьмой,
И завязал на затылке тесьмой.
Этот Нос, как Башня, торчал на лице
И в себе заключал он фонарь на конце,
Освещающий мир
Через множество дыр,
Проделанных в этом огромном Носу;
Защищенный корой,
Чтобы ветер сырой
Его не задул в злоповедном лесу.
(Отрывок. Пер. Г.Кружкова)), за всю жизнь так и не завёл близких отношений ни с одной женщиной (впрочем, Лир предпочитал мужскок общество женскому), у него не осталось потомков. Постоянные странствия и переезды с места на место также не делали его завидным женихом. С другой стороны, именно бессемейность и одиночество, которыми порою тяготился Лир, гнали его в путешествия: "Я все более и более убеждаюсь, что если у вас есть жена – или подруга – или вы влюблены (это фазы одного и того же самораздвоения, единственно подлинного и подобающего состояния человека в том мире), вы можете жить в любом месте и в любых обстоятельствах: сочувствие избавляет вас от непрестанных раздумий о проклятых тяготах бедности и суеты; но если вы абсолютно одиноки на свете – и надежды на иное не видно,– тогда скитайтесь и никогда не задерживайтесь на одном месте". Такой вот замкнутый круг, из которого было трудно вырваться. Впрочем, даже если нашлась бы отважная барышня, которая сумела бы разглядеть внутреннюю красоту безденежного полуслепого астматика с носом, по словам самого Лира, «могущим быть предметом зависти любого слона», брак для эпилептика был невозможен по закону. Стоит заметить, что в те времена эпилептиков, мягко говоря, побаивались. Их держали за настоящих сумасшедших, болезнь эту именовали «жуткой», «отвратительной», она вызывала почти суеверный трепет. И немало детективных и романтических произведений той поры было построено на интриге вокруг того, что почтенное семейство вынуждено скрывать родного им эпилептика как страшный позор. А Лир был примернейшим эпилептиком: в удачный месяц он доходил до двадцати припадков — с потерей сознания, пеной, судорогами, все как положено. Так что, если бы Лир имел неосторожность влюбиться, единственное, что он должен был бы сделать как джентльмен и разумный человек, — это немедленно уехать от своей возлюбленной на противоположную сторону земного шара и никогда более с ней не встречаться во избежание худшего.


Не смотря на то, что жил очень скромно, а порою ему не хватало денег, Эдвард Лир всегда помогал своим родственникам, друзьям и даже совершенно незнакомым людям, в том числе и финансово, в те моменты, когда у него водились деньги, а однажды, просто прослышав о бедствии в одной стране, он послал нуждающимся довольно крупную сумму денег. Портреты своих немногочисленных друзей и знакомых Эдвард Лир вывешивал в гостиной, когда же узнавал об их смерти, то вынимал портрет из рамки и перевешивал его в спальню: в гостиной оставались только пустые рамочки. Себя он тоже любил изображать чаще всего в комическом виде или в виде шаржа, который вставлял вместо подписи. На таких «автопортретах» он маленького роста с огромным круглым животом на тоненьких ножках, а венчает эту смешную фигуру голова с огромной лысиной и круглыми очками, очень похожим на кузнечика.

Эдвард Лир о самом себе:

Мы в восторге от мистера Лира,
Исписал он стихами тома.
Для одних он – ворчун и придира,
А другим он приятен весьма.
Десять пальцев, два глаза, два уха,
Подарила природа ему.
Не лишен он известного слуха
И в гостях не поет потому.
Книг у Лира на полках немало.
Он привез их из множества стран.
Пьет вино он с наклейкой "Марсана",
И совсем не бывает он пьян.
Есть у Лира знакомые разные.
Кот его называется Фосс.
Тело автора – шарообразное,
И совсем нет под шляпой волос.
Если ходит он, тростью стуча,
В белоснежном плаще за границей,
Все мальчишки кричат: "Англича-
Нин в халате бежал из больницы!"
Он рыдает, бродя в одиночку
По горам, среди каменных глыб,
Покупает в аптеке примочку,
А в ларьке – марципановых рыб.
По-испански не пишет он, дети,
И не любит он пить рыбий жир...
Как приятно нам знать, что на свете
Есть такой человек – мистер Лир!

Перевод Маршака

Как приятно, что есть мистер Лир,
Написавший полтонны томов.
Для одних — он почти что кумир,
Для других — он умом нездоров.

Здравый смысл для него не помеха,
У него огромаднейший нос,
Борода, словно веник из меха,
Что к лицу как попало прирос.

Уши есть, пара глаз, десять пальцев
(Два, заметьте, при этом больших).
Раньше был он певцом и скитальцем,
Но сейчас он заметно притих.

Он сидит за своим секретером
В окружении множества книг,
Попивая усердно мадеру,
Трезв душою и телом велик.

Он приятель мирян и аббатов,
И кота по прозванию Фосс,
А живот у него необъятен
А цилиндр — округляковоёз*

В макинтоше своем белоснежном
Он гуляет — и слышит окрест:
«В женском платье заместо одежды
Бродит старый английский балбес!»

Ходит часто стенать к океану,
А заметив торговый ларек,
Покупает там мази, панаму
И рачков шоколадных кулек.

Он молчит по-испански прелестно,
Ненавидит он в эле имбирь,
И пока не пропал он безвестно
— Как приятно, что есть мистер Лир!

* Нет, это не переводчик спятил, это господин Лир употребил в этом месте слово "runcible", которое ты не найдешь больше ни в одном англоязычном тексте мир

"Вилла Эмили" в Сан-Ремо
Вилла Теннисон напротив отеля Royal
В 1870 году художник окончательно решил обосноваться в Италии, его любимая сестра Энн к тому времени уже скончалась, и на родине его ничего не удерживало. В чудесном солнечном курортном городке Сан-Ремо, среди пальм и оливковых рощ Лир построил себе новый дом, спроектированный для него архитектором Джовенале Гастальди, с которым он вскоре стал другом, и назвал свое жилище «Вилла Эмили» — в честь жены поэта Альфреда Теннисона, с которым подружился в 1852 году, которую боготворил: "Я полагаю, что если, по точному расчету, смешать вместе 15 ангелов, несколько сотен обыкновенных женщин, множество философов, целую уйму добрых и мудрых матерей, кучу врачей и педагогов, да в придачу трех или четырех малых пророков, и все это хорошенько прокипятить,– то их совокупной смеси будет далеко до того, чем в действительности является Эмили Теннисон". (Впрочем, он был горячим поклонником и самого Теннисона, сделав к его стихам за многие годы, в общей сложности, 200 (!) иллюстраций, сочиняя к ним музыку и – будучи самоучкой – сам их с жаром и страстью исполняя эти песни, причем сам Теннисон, человек довольно нелюдимый и сумрачный, признавал, что из всех музыкальных переложений его стихов он может слушать только песни Лира, все остальное не годится) Тогда же Лир познакомился с художником-прерафаэлитом Уильямом Холманом Хантом и стал его учеником. Через несколько лет вновь построенный отель Astoria West End закрыл Лиру прекрасный вид из окон на море, он решил купить новый участок земли над Корсо Императриче, напротив отеля Royal, так что Джовенале Гастальди построил новый дом, полностью идентичный «Вилле Эмили», назвав его «Вилла Теннисон», где и поселился с 1880 года. (Вскоре после смерти Лира вилы были проданы исполнителем завещания: вилла Эмили, переименованная в виллу Верде, просуществовала до 1952 года, когда была снесена, в то время как вилла Теннисон снесена практически сразу после смерти Лира.)



Есть легенда, что художник построил 2 совершенно одинаковых дома именно из-за кота. Когда напротив его первого дома построили отель, Эдвард Лир решил построить второй дом точно таким же как первый, чтобы его верному и любимому коту Фоссу (полным именем было греческое слово Aderphos (αδερφός, вариант от Adelphos, ἀδελφός, "брат")) было в нем так же приятно и удобно, как и в прежнем.


Бедняга кот потерял половину хвоста — слуга Лира оттяпал его, опираясь на суеверные рассказы о том, что кот с половиной хвоста всегда находит дорогу домой. Это не помешало Фоссу прожить 17 лет в любви и неге, будучи единственной живой душой, скрашивавшей одиночество Лира, а после кончины полосатика похоронили во дворе виллы с подобающими почестями. Похороны Фосса, как говорят, имели большую пышность и церемонию, чем собственные похороны Лира, на которых почти никто не присутствовал. Сообщается, что на момент смерти Фоссу было 14, 16 или 17 лет, хотя Лир был убежден, что кот был намного старше и имел возраст 31 год, как выгравировано на надгробии. На некоторых рисунках Лира до 1872 года изображена кошка, очень похожая на Фосса, с коротким хвостом, полосатым рисунком и крупной внешностью, и возможно, что Лир, сознательно или нет, объединил свою воображаемую кошку с настоящим котом. Говорят, что Фосс был моделью кошечки в иллюстрациях Лира к «Сове и кошечке», хотя он решил изобразить хвост в полный рост. Фосс упоминается в песне "Mr Lear" британского фолк-певца Эла Стюарта в его альбоме 2005 года A Beach Full of Shells («Пляж, полный ракушек»).

Могила Лира в Сан-Ремо, Италия
Эдвард Лир, пережив своего кота всего на 2 месяца, скончался 29 января 1888 года на своей вилле в Сан-Ремо, оставив потомкам небольшое, по привычным меркам, но удивительно цельное творческое наследие, оказавшее заметное влияние на литературу ХIХ-ХХ века — как на поэзию, так и на прозу. Глубина и обаяние лировских миниатюр таковы, что привлекают все новых и новых интерпретаторов, позволяя каждому внести что-то свое в прочтение таких бесхитростных, на поверхностный взгляд, стишков. Его творчеством вдохновлялся Льюис Кэрролл (вспомните его «Алису в Стране чудес»). Как писала газета «Таймс», «…чепуха бывает двух сортов: есть скучная чепуха, произнести или написать которую может каждый, и есть умная чепуха, изумительными мастерами которой являются Льюис Кэрролл и Эдвард Лир». Сочинением лимериков баловались Р.Киплинг, Дж.Голсуорси, Дж.Джойс и еще сотни и тысячи известных и безымянных пиитов, не только в Англии, но и в разных других уголках Земли. Бессмертные лировские "бессмыслицы" переведены едва ли не на все языки мира.

Он уже был очень слаб и болен, когда в феврале 1886 года в лондонском журнале "Пэл-Мэл" появилась статья Джона Рёскина. Знаменитый критик и философ, законодатель вкуса эпохи писал: "Поистине я не могу назвать никакого другого автора, которому моя праздная душа была бы наполовину так благодарна, как Эдварду Лиру. Я ставлю его первым в ряду ста моих любимых авторов". Растроганный Лир послал Рёскину только что написанное стихотворение (которому суждено было стать последним) "Дядя Арли" – в сущности, свою автоэпитафию и погребальную элегию. В этих стихах Дар или Искусство воплотилось еще в более парадоксальном образе – Сверчка, сидящего опять-таки на Носу (видимо, для Лира – это самая сущностная часть тела). Но чудаковатый Дядя Арли так же стойко и обреченно несет свою ношу, как нес ее Донг.

Помню, помню дядю Арли
С голубым сачком из марли:
Образ долговяз и худ,
На носу сверчок зеленый,
Взгляд печально-отрешенный –
Словно знак определенный,
Что ему ботинки жмут.
С пылкой юности, бывало,
По холмам Тинискурала
Он бродил в закатный час,
Воздевая руки страстно,
Распевая громогласно:
"Солнце, солнце, ты прекрасно!
Не скрывайся прочь от нас!"
Точно древний персианин,
Он скитался, дик и странен,
Изнывая от тоски:
Грохоча и завывая,
Знания распространяя
И – попутно – продавая
От мигрени порошки.
Как-то, на тропе случайной,
Он нашел билет трамвайный,
Подобрать его хотел:
Вдруг из зарослей бурьяна
Словно месяц из тумана,
Выскочил Сверчок нежданно
И на нос к нему взлетел!
Укрепился – и ни с места,
Только свиристит с насеста
Днем и ночью: я, мол, тут!
Песенке Сверчка внимая,
Дядя шел не уставая,
Даже как бы забывая,
Что ему ботинки жмут.
И дошел он в самом деле
До Скалистой Цитадели,
Там, под дубом вековым,
Он скончал свой подвиг тайный:
И его билет трамвайный,
И Сверчок необычайный
Только там расстались с ним.
Там он умер, дядя Арли
С голубым сачком из марли,
Где обрыв над бездной крут:
Там его и закопали,
И на камне написали,
Что ему ботинки жали,
Но теперь уже не жмут.

перевод. Григорий КРУЖКОВ


В России традиция перевода Лира насчитывает уже более века. Однако многочисленные попытки познакомить русского читателя с Лиром на поверку чаще всего оказываются не переводами в собственном смысле слова, а в лучшем случае вольными пересказами или разной степени талантливости подражаниями Лиру, ошибочно или, напротив, вполне намеренно выдаваемыми за переводы короля нонсенса. Любопытно, что В.Набоков свой перевод лировского лимерика, один из наиболее убедительных и оригинальных, то есть приближенных к оригиналу, назвал скромно "перефразировкой по-русски", а сам лимерик определил как "нечто вроде пятистрочной частушки весьма строгой формы".

Вот что писал об Эдварде Лире С.Я.Маршак, сделавший достоянием русской литературы его блестящие баллады, но… почему-то практически не коснувшийся лимериков: "…Сейчас разговляюсь стихами. Для разбега перевожу стихи Эдварда Лира, родоначальника английской детской поэзии, первого создателя жанра 'нонсенс' — 'чепушистых' стихов. Это — просто прелесть! Столько в его книгах причуды, выдумки, душевной чистоты. И при этом Эдвард Лир один из самых музыкальных поэтов". "Переводить Лира очень трудно. Нелегко передать его разнообразный, гибкий ритм и мелодичность его стихов, воспроизвести на другом языке причудливую вереницу его образов. И все же я работал над переводами из Лира с живейшим интересом и удовольствием. Мне хотелось донести до моих читателей ту веселую игру, которая составляет сущность поэзии Эдварда Лира".

Его творчеством вдохновлялись и французские сюрреалисты, и русские обэриуты (ОБЭРИУ (Объединение Реального Искусства) — группа писателей и деятелей культуры, существовавшая в 1927 — начале 1930-х годов в Ленинграде), пропагандировавшие отказ от традиционности во имя абсурда и нонсенса. Д.Хармс называл его в ряду своих самых любимых авторов. Но если обэриуты целенаправленно и серьёзно «абсурдируют», то Лир естественный и непосредственный в своих стихах, как мальчишка-озорник. Его стихи чем-то напоминают школьный стишок-дразнилку, мимо которого просто нельзя пройти, не рассмеявшись. Герои стихов Лира — молодые девицы и джентльмены, мальчики, дедушки и старушки, весёлые зверушки, которые занимаются самыми разными вещами: стоят на головах, объедаются грушами, играют подбородком на арфе, носят смешные вещи не по размеру, громко кричат, отбиваются стульями от пчёл, словом, ведут себя чудаковато и нелепо. И в этом их свобода. Ведь как говорил Лир говорил: «Жизнь видится мне в основе своей трагической и тщетной, и наши маленькие шутки единственное, что имеет в ней смысл».


Лимерики Эдварда Лира очень мелодичны и легко превращаются в песни: поэт хорошо играл на фортепиано (а также на аккордеоне, флейте и небольшой гитаре) и был очень музыкален, сочинял песни, а также музыку для многих романтических и викторианских стихов (иногда добавляя свои собственные тексты (как в песне «The Nervous Family»), а иногда заменяя серьезные тексты детскими стишками, но в основном известен своими многочисленными музыкальными постановками стихов Теннисона), и исполнял их в кругу друзей. Говорят, многие в это время плакали. В 1952 г. 5 лимериков Лира из "Книги бессмыслиц" в итальянском переводе Карло Изцо (1946 г.) были положены на музыку для хора а капелла Гоффредо Петрасси. В 1966 г. Ливерпульская четвёрка (The Beatles) посвятила ему песню «Paperback writer».


Конечно, Эдвард Лир — это не только лимерики. Это и другие стихи (в том числе знаменитая поэма о синеруких джамблях, к которым надо плыть — о да! — в решете по волнам), и остроумнейшие путевые заметки, и то, что мы сегодня назвали бы комиксами, — отчеты в картинках о странных событиях в жизни британского путешественника, которые не гнушались печатать самые серьезные журналы. Современный юмор — это законный правнук Эдварда Лира. Лира, который не просто написал несколько смешных книжек, а создал принципиально новую конструкцию смешного вообще. Конечно, сейчас находится масса критиков и литературоведов, которые искренне пытаются найти в творчестве величайшего абсурдиста всех времен и народов глубоко зарытый смысл. И, естественно, находят, периодически выныривая из вороха всех этих растрепанных старушек и прыгающих старичков с заявлениями вроде «это тонкая социальная карикатура», «скрытый сексуальный подтекст», «острая, но закамуфлированная политическая сатира». Были даже исследования, сравнивающие «Книгу чепухи» со Священным писанием и делающие вывод, что Лир, как никто другой, сумел отобразить кризис религиозного сознания Европы XIX века. И чем серьезнее эти исследования, тем смешнее их читать. Так что и тут нужно сказать спасибо мистеру Лиру, который ухитряется насыщать нашу жизнь юмором даже таким извращенным способом.


Рисунок Эдварда Лира,
цветное оформление Д.Смирнова-Садовского
Слава же великого живописца так и не пришла к Лиру, но в 2009 году в доме Уильяма Вордсворта в Грасмере прошла выставка пейзажной живописи Эдварда Лира, на которой были представлены более 100 рисунков и акварелей из его туров по Англии и Ирландии. Пусть Эдвард Лир и не стал великим живописцем, но звание гения чепухи за ним остаётся по праву. Поэзия его светла и редкостно человечна, она жизнеутверждающа: ни одной мертвой или злой строчки! Ежегодно, 12 мая в честь этого гения отмечается Национальный Лимерикский день. Его двухсотлетие в 2012 году отмечалось различными мероприятиями, выставками и лекциями в различных местах по всему миру, включая Международный день совы и кошечки* в годовщину его рождения.

Художник-иллюстратор Fred Marcellino
*Сова и Кошечка, впервые опубликованное в 1870 году в американском журнале Young Folks, предназначенном для детей и молодежи, на сегодня одно из самых известных стихотворений на английском языке. Стихотворение написано в декабре 1867 года, когда Лир зимовал на Лазурном берегу в Каннах на юге Франции, для трёхлетней Джанет, дочери историка искусства Джона Аддингтона Саймондса и его жены Кэтрин, знавшей поэта с детства. Маленькая Джанет была нездорова, и, как Лир отметил в своем дневнике, в целом "все грустно". Лир решил подбодрить малышку написал иллюстрированное стихотворение ("поэма-картинка"). В посмертных произведениях Лира есть незаконченный вариант продолжения поэмы, повествующий о потомках влюбленной пары; Впервые он был опубликован в 1938 году биографом Лира Ангусом Дэвидсоном под названием «Дети совы и кошечки». Соответственно, сыновья скорее похожи на сов, а дочери больше похожи на кошек, но все они предпочитают есть мышей.

Комментариев нет:

Отправить комментарий