 |
| Портрет работы Ивана Эггинка |
Иван Андреевич Крылов родился, ровно 245 лет назад, (2) 13 февраля 1769 года в Москве в семье бедного драгунского офицера, получившего капитанский чин только после тринадцатилетней солдатской службы, отличившемся в 1772 г. при защите Яицкого городка от пугачёвцев, Андрея Прохоровича Крылова (1736—1778). Рассказывают, что Пугачев поклялся повесить Андрея Прохоровича и всю его семью за яростную защиту Яицкого городка. Мать вывезла маленького Ваню Крылова, спрятав в большом глиняном сосуде.
В 1775 А.П. Крылов вышел в отставку, и семья поселилась в Твери, где отец стал председателем магистрата. Отец «наукам не учился», но умел читать и писать, и был страстным книголюбом и книгочеем. Страсть отца к чтению унаследовал и старший сын Иван.
Детские годы Ивана прошли в разъездах с семьёй на Урале и в Твери. Грамоте выучился дома (отец его был большой любитель чтения, после него к сыну перешёл целый сундук книг). Мать, Зинаида Михайловна Крылова (1741-1820) (урождённая дворянка Сурина, говорят дальняя родственница Зощенко М. М.), получившая хорошее домашнее образование, считала, что дети должны учиться.
Ивану Крылову не исполнилось и десяти лет, когда отец его умер в 1778 году в бедности, оставив вдову с двумя малолетними детьми на руках. Семья постоянно нуждалась, и Крылов, еще будучи подростком, поступил с 1780 года на гражданскую службу за копейки, сначала подканцеляристом Калязинского нижнего земского суда, а затем Тверского магистрата. В 1782 г. Крылов ещё числился подканцеляристом, но «у оного Крылова на руках никаких дел не имелось». Эта служба была, по-видимому, только номинальной и Крылов считался, вероятно, в отпуске до окончания ученья. Учился Иван Андреевич мало, но много занимался самообразованием, много читал, в семье состоятельных соседей постиг французский язык, позже одолел немецкий и итальянский языки, до самой старости пытался учить древнегреческий и английский языки. Иван Андреевич разбирался в теории музыки, прилично играл на скрипке, хотя по другим данным играл скорее скверно, чем хорошо, но сам процесс извлечения звуков ему непередаваемо нравился. В одну зиму, живя за городом, Крылов своей музыкой распугал всех волков, которые до этого держали в страхе всю деревню. А вот математиком был отменным. Возможно, именно страсть к математике сделала замечательного баснописца отъявленным картёжником; по свидетельству современников он выигрывал приличные суммы и доигрался: одно время из-за пристрастия к игре в карты он был лишён права проживания в обеих столицах. По свидетельству Пушкина, он был не картежник, а настоящий фокусник. Не игрок-любитель, а мастер-профессионал. Именно карты позволили Крылову выжить и даже безбедно жить в течение десяти лет, время, когда он ушел со службы и ни чем, кроме игры в карты, не занимался.
По словам современника, он «посещал с особенным удовольствием народные сборища, торговые площади, качели и кулачные бои, где толкался между пестрой толпой, прислушиваясь с жадностью к речам простолюдинов». В это время он увлёкся уличными боями, стенка на стенку. А так как он был физически очень крепким, то выходил зачастую победителем над взрослыми мужиками.
Скучая бесплодной службой, Крылов в конце 1782 г. поехал в Санкт-Петербург с матерью, намеревавшейся хлопотать о пенсии и о лучшем устройстве судьбы сына. Крыловы остались в Санкт-Петербурге до августа 1783 г., и хлопоты их были не бесплодны: по возвращении, несмотря на долговременное незаконное отсутствие, Крылов уволился из магистрата с награждением чином канцеляриста и поступает на службу в петербургскую казённую палату.
В это время большой славой пользовался «Мельник» Аблесимова, под влиянием которого Крылов написал, в 1784 г., оперу «Кофейница»; сюжет её он взял из «Живописца» Новикова, но значительно изменил его и закончил счастливой развязкой. Крылов отнёс свою оперу к книгопродавцу и типографу Брейткопфу, который дал за неё автору книги на 60 рублей (Расина, Мольера и Буало), но оперы не напечатал. «Кофейница» увидела свет только в 1868 г. (в юбилейном издании) и считается произведением крайне юным и несовершенным. При сличении автографа Крылова с печатным изданием оказывается, однако, что последнее не вполне исправно; по удалении многих недосмотров издателя и явных описок юного поэта, который в дошедшей до нас рукописи ещё не совсем отделал свою оперу, стихи «Кофейницы» едва ли могут назваться неуклюжими, а попытка показать, что новомодность (предмет сатиры Крылова — не столько продажная кофейница, сколько барыня Новомодова) и «свободные» воззрения на брак и нравственность, сильно напоминающие советницу в «Бригадире», не исключают жестокости, свойственной Скотининым, равно как и множество прекрасно подобранных народных поговорок, делают оперу 16 летнего поэта, несмотря на невыдержанность характеров, явлением для того времени замечательным. «Кофейница» задумана, вероятно, ещё в провинции, близко к тому быту, который она изображает.
В 1785 г. Крылов написал трагедию «Клеопатра» (не сохранилась) и отнёс её на просмотр знаменитому актёру Дмитревскому, который поощрил молодого автора к дальнейшим трудам, но пьесы в этом виде не одобрил. В 1786 г. Крылов написал трагедию «Филомела», которая ничем, кроме изобилия ужасов и воплей и недостатка действия, не отличается от других «классических» тогдашних трагедий. Немногим лучше написанные Крыловым в то же время комическая опера «Бешеная семья» и комедия «Сочинитель в прихожей», о последней Лобанов, друг и биограф Крылова, говорит: «Я долго искал этой комедии и сожалею, что, наконец, её нашёл». Действительно, в ней, как и в «Бешеной семье», кроме живости диалога и нескольких народных «словечек», нет никаких достоинств. Любопытна только плодовитость молодого драматурга, который вошёл в близкие сношения с театральным комитетом, получил даровой билет, поручение перевести с французского оперу «L’Infante de Zamora» и надежду, что «Бешеная семья» пойдёт на театре, так как к ней уже была заказана музыка.
В казённой палате Крылов получал тогда 80-90 рублей в год, но положением своим не был доволен и перешёл в Кабинет Её Величества. В 1788 г. Крылов лишился матери и на руках его остался маленький его брат Лев, о котором он всю жизнь заботился как отец о сыне (тот в письмах и называл его обыкновенно «тятенькой»). В 1787—1788 гг. Крылов написал комедию «Проказники», где вывел на сцену и жестоко осмеял первого драматурга того времени Я. Б. Княжнина (Рифмокрад) и жену его, дочь Сумарокова (Таратора); по свидетельству Греча, педант Тянислов списан с плохого стихотворца П. М. Карабанова. Хотя и в «Проказниках», вместо истинного комизма, мы находим карикатуру, но эта карикатура смела, жива и остроумна, а сцены благодушного простака Азбукина с Тянисловом и Рифмокрадом для того времени могли считаться очень забавными. «Проказники» не только поссорили Крылова с Княжниным, но и навлекли на него неудовольствие театральной дирекции.
В 1789 г., в типографии И. Г. Рахманинова, образованного и преданного литературному делу человека, Крылов печатает ежемесячный сатирический журнал «Почта духов». Изображение недостатков современного русского общества облечено здесь в фантастическую форму переписки гномов с волшебником Маликульмульком. Сатира «Почты духов» и по идеям, и по степени глубины и рельефности служит прямым продолжением журналов начала 70-х годов (только хлёсткие нападки Крылова на Рифмокрада и Таратору и на дирекцию театров вносят новый личный элемент), но в отношении искусства изображения замечается крупный шаг вперёд. По словам Я. К. Грота, «Козицкий, Новиков, Эмин были только умными наблюдателями; Крылов является уже возникающим художником». «Почта духов» выходила только с января по август, так как имела всего 80 подписчиков; в 1802 г. она вышла вторым изданием. Его журнальное дело вызвало неудовольствие властей и императрица предложила Крылову на пять лет за счёт правительства уехать попутешествовать за границу, однако тот отказался.
В 1790 г. Крылов написал и напечатал оду на заключение мира со Швецией, произведение слабое, но всё же показывающее в авторе развитого человека и будущего художника слова. 7 декабря того же года Крылов вышел в отставку; в следующем году он стал владельцем типографии и с января 1792 г. начинает печатать в ней журнал «Зритель», с очень широкой программой, но всё же с явной наклонностью к сатире, в особенности в статьях редактора. Наиболее крупные пьесы Крылова в «Зрителе» — «Каиб, восточная повесть», сказка «Ночи», сатирико-публицистические эссе и памфлеты («Похвальная речь в память моему дедушке», «Речь, говоренная повесою в собрании дураков», «Мысли философа по моде»). В повести "Каиб" аллегорически представлен произвол и лживый либерализм тоталитарного режима, в котором читатель без труда узнавал современную ему Россию. Летом 1792 в типографии был произведен обыск, Крылов попал под надзор полиции, издание журнала пришлось прекратить.
По этим статьям (в особенности по первой и третьей) видно, как расширяется миросозерцание Крылова и как зреет его художественный талант. В это время он уже составляет центр литературного кружка, который вступал в полемику с «Московским журналом» Карамзина. Главным сотрудником Крылова был А. И. Клушин. «Зритель» имея уже 170 подписчиков и в 1793 г. превратился в «Санкт-Петербургский Меркурий», издаваемый Крыловым и А. И. Клушиным. Так как в это время «Московский журнал» Карамзина прекратил своё существование, редакторы «Меркурия» мечтали распространить его повсеместно и придали своему изданию возможно более литературный и художественный характер. В «Меркурии» помещены всего две сатирические пьесы Крылова — «Похвальная речь науке убивать время» и «Похвальная речь Ермолафиду, говоренная в собрании молодых писателей»; последняя, осмеивая новое направление в литературе (под Ермолафидом, то есть человеком, который несёт ермолафию, или чепуху, подразумевается, как заметил Я. К. Грот, преимущественно Карамзин) служит выражением тогдашних литературных взглядов Крылова. Этот самородок сурово упрекает карамзинистов за недостаточную подготовку, за презрение к правилам и за стремление к простонародности (к лаптям, зипунам и шапкам с заломом): очевидно, годы его журнальной деятельности были для него учебными годами, и эта поздняя наука внесла разлад в его вкусы, послуживший, вероятно, причиной временного прекращения его литературной деятельности. Чаще всего Крылов фигурирует в «Меркурии», как лирик и подражатель более простых и игривых стихотворений Державина, причём он выказывает более ума и трезвости мысли, нежели вдохновения и чувства (особенно в этом отношении характерно «Письмо о пользе желаний», оставшееся впрочем, не напечатанным). «Меркурий» просуществовал всего один год и не имел особого успеха.
В конце 1793 г. Крылов уехал из Петербурга; чем он был занят в 1794—1796 гг., известно мало. В 1797 году он встретился в Москве с князем С. Ф. Голицыным и уехал к нему в имение Зубриловка, в качестве учителя детей, секретаря и т. п., во всяком случае не в роли дармоеда-приживальщика. В это время Крылов обладал уже широким и разносторонним образованием (он хорошо играл на скрипке, знал по-итальянски и т. д.), и хотя по-прежнему был слаб в орфографии, но оказался способным и полезным преподавателем языка и словесности (см. «Воспоминания» Ф. Ф. Вигеля). Для домашнего спектакля в доме Голицына написал он шуто-трагедию «Трумф» или «Подщипа» (напечатанную сперва за границей, потом в «Русской старине», 1871 г., кн. III), грубоватую, но не лишённую соли и жизненности пародию на классицистическую драму, и через неё навсегда покончил с собственным стремлением извлекать слёзы зрителей. Меланхолия от сельской жизни была такой, что однажды приезжие дамы его застали у пруда совершенно голым, заросшим бородой и с нестриженными ногтями.
В 1801 году князь Голицын был назначен рижским генерал-губернатором, и Крылов определился к нему секретарём. В том же или в следующем году он написал пьесу «Пирог» (напеч. в VI т. «Сбор. Акд. Наук»; представлена в 1 раз в Петербурге в 1802 г.), лёгкую комедию интриги, в которой, в лице Ужимы, мимоходом задевает антипатичный ему сентиментализм. «Один раз пришли сказать князю Голицыну, что Крылов так ленив, что решительно спит все время и имеет привычку до рубашки все с себя снимать. Князь вечером неожиданно к нему пришел. Крылов, услыша князевы шаги, спросонья вскочил «в чем мать родила» и прямо сел к конторке. Князь, увидев его, не мог удержаться от смеху и сказал: «Вот люблю Крылова, вечно за своим делом, жаль только, слишком легко одет». Несмотря на дружеские отношения со своим начальником, Крылов 26 сентября 1803 г. вновь вышел в отставку. Что делал он следующие 2 года неизвестно; рассказывают, что он вёл большую игру в карты, выиграл один раз очень крупную сумму, разъезжал по ярмаркам и пр. За игру в карты ему одно время было запрещено появляться в обеих столицах.
В 1805 г. Крылов был в Москве и показал И. И. Дмитриеву свой перевод двух басен Лафонтена: «Дуб и Трость» и «Разборчивая невеста». По словам Лобанова, Дмитриев, прочитав их, сказал Крылову: «это истинный ваш род; наконец, вы нашли его». Крылов всегда любил Лафонтена (или Фонтена, как он называл его) и, по преданию, уже в ранней юности испытывал свои силы в переводах басен, а позднее, может быть, и в переделках их; басни и «пословицы» были в то время в моде. Прекрасный знаток и художник простого языка, всегда любивший облекать свою мысль в пластическую форму аполога, к тому же сильно наклонный к насмешке и пессимизму, Крылов, действительно, был как бы создан для басни, но всё же не сразу остановился он на этой форме творчества: в 1806 г. он напечатал только 3 басни, а в 1807 г. появляются три его пьесы, из которых две, соответствующие сатирическому направлению таланта Крылова, имели большой успех и на сцене: это «Модная лавка» (окончательно обработана ещё в 1806 г. и в первый раз представлена в Петербурге 27 июля) и «Урок дочкам» (сюжет последней свободно заимствован из «Précieuses ridicules» Мольера; представлена в первый раз в Петербурге 18 июня 1807 года). Объект сатиры в обеих один и тот же, в 1807 г. вполне современный — страсть нашего общества ко всему французскому; в первой комедии французомания связана с распутством, во второй доведена до геркулесовых столпов глупости; по живости и силе диалога обе комедии представляют значительный шаг вперёд, но характеров нет по-прежнему. Третья пьеса Крылова: «Илья Богатырь, волшебная опера» написана по заказу А. Л. Нарышкина, директора театров (поставлена в первый раз 31 декабря 1806 г.); несмотря на массу чепухи, свойственной феериям, она представляет несколько сильных сатирических черт и любопытна как дань юному романтизму, принесённая таким крайне неромантическим умом.
 |
| Памятник Крылову в Санкт-Петербурге (скульптор Клодт) |
Герой Лентул любит лежебочить;
Зато ни в чём другом нельзя его порочить:
Не зол, не сварлив он, отдать последне рад
И если бы не лень, в мужьях он был бы клад;
Приветлив и учтив, при том и не невежа
Рад сделать всё добро, да только бы лишь лежа.
В этих немногих стихах мы имеем талантливый набросок того, что позднее было развито в Тентетникове и Обломове. Без сомнения, Крылов и в самом себе находил порядочную дозу этой слабости и, как многие истинные художники, именно потому и задался целью изобразить её с возможной силой и глубиной; но всецело отожествлять его с его героем было бы крайне несправедливо: Крылов — сильный и энергичный человек, когда это необходимо, и его лень, его любовь к покою властвовали над ним, так сказать, только с его согласия. Успех его пьес был большой; в 1807 г. современники считали его известным драматургом и ставили рядом с Шаховским; пьесы его повторялись очень часто; «Модная Лавка» шла и во дворце, на половине императрицы Марии Феодоровны. Несмотря на это, Крылов решился покинуть театр и последовать совету И. И. Дмитриева. В 1808 г. Крылов, снова поступивший на службу (в монетном департаменте), печатает в «Драматическом Вестнике» 17 басен и между ними несколько («Оракул», «Слон на воеводстве», «Слон и Моська» и др.) вполне оригинальных. В 1809 г. он выпускает первое отдельное издание своих басен, в количестве 23, и этой книжечкой завоёвывает себе видное и почётное место в русской литературе, а благодаря последующим изданиям басен он становится писателем в такой степени национальным, каким до тех пор не был никто другой. С этого времени жизнь его — ряд непрерывных успехов и почестей, по мнению огромного большинства его современников — вполне заслуженных.
Иронически-шутливо рассказывал Крылов об обедах во дворце. «Что царские повара! — сокрушался Иван Андреевич.— С обедов этих никогда сытым не возвращался. А я ... прежде так думал - закормят во дворце. Первый раз поехал и соображаю: какой уж тут ужин — и прислугу отпустил. А вышло что? убранство — сервировка — одна краса. Сами суп подают: на донышке зелень какая-то, морковки фестонами вырезаны, да все так на месте и стоят, потому что супу-то самого только лужица. Ей-богу, пять ложек не набрал. Сомнения взяли: быть может, нашего брата-писателя лакеи обносят? Смотрю — нет, у всех такое же мелководье. А пирожки? — не больше грецкого ореха. Захватил я два, а камер-лакей уж удирать норовит. Придержал я его за пуговицу и еще парочку снял. Тут вырвался он и двух рядом со мною обнес. Верно, отставать лакеям возбраняется. Рыба хорошая — форели... за рыбою пошли французские финтифлюшки. Как бы горшочек опрокинутый, студнем облицованный, а внутри и зелень, и дичь кусочками, и трюфелей обрезочки — всякие остатки. На вкус не дурно. Хочу второй горшочек взять, а блюдо-то уже далеко. Что же это, думаю, такое? Здесь только пробовать дают?! Добрались до индейки. Не плошай, Иван Андреевич, здесь мы отыграемся. Подносят. Хотите верьте или нет — только ножки и крылышки, да маленькие кусочки обкромленные рядушком лежат, а самая птица под ними припрятана и неразрезанная пребывает. Хороши молодчики! Взял я ножку, обглодал и положил на тарелку. Смотрю кругом. У всех по косточке на тарелке. Пустыня пустыней. Припомнился Пушкин покойный: «„О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями?" И стало мне грустно-грустно, чуть слеза не прошибла... А тут вижу — царица-матушка печаль мою подметила и что-то главному лакею говорит и на меня указывает... И что же? — Второй раз мне индейку поднесли. Низкий поклон я царице отвесил — ведь жалованная. Хочу брать, а птица так нерезанная и лежит. Нет, брат, шалишь — меня так не проведешь: вот так нарежь и сюда принеси, говорю камер-лакею. Так вот фунтик питательного и заполучил. А все кругом смотрят — завидуют. А индейка-то совсем захудалая, благородной дородности никакой, жарили спозаранку и к обеду, изверги, подогрели! А сладкое? Стыдно сказать... Пол-апельсина! Нутро природное вынуто, а взамен желе с вареньем набито. Со злости с кожей я его и съел. Плохо царей наших кормят — надувательство кругом. А вина льют без конца... Вернулся я домой голодный-преголодный... Пришлось в ресторацию поехать».
 |
| Портрет баснописца И.А.Крылова. Волков Р.М. 1812. |
Не был обойдён Иван Андреевич чинами и званиями: 16 декабря 1811 года он был избран членом Российской Академии, 14 января 1823 года получил от неё золотую медаль за литературные заслуги, а при преобразовании Российской Академии в отделение русского языка и словесности академии наук (1841) был утверждён ординарным академиком (по преданию, император Николай I согласился на преобразования с условием, «чтобы Крылов был первым академиком»). В 1830 году баснописцу присвоили чин Статского советника (в нарушение правил и положений - он не имел университетского образования и не сдавал экзаменов). 2 февраля 1838 года в Петербурге праздновался 50-летний юбилей его литературной деятельности с такою торжественностью и вместе с тем с такою теплотой и задушевностью, что подобного литературного торжества нельзя указать раньше так называемого Пушкинского праздника в Москве. Иван Андреевич первый из русских писателей,удостоившихся памятника по подписке - в 1855 году монумент работы Петра Карловича Клодта установили в Летнем саду столицы.
О личной жизни великого баснописца известно совсем мало. Иван Андреевич не был женат, но ходили слухи, что от своей кухарки у него была дочь Саша. Сашу Иван Андреевич поместил в приличный пансион, а когда кухарка умерла, он воспитывал Сашу как дочь и дал за нею богатое приданое, а своё имущество и права на литературное наследие завещал мужу Саши.
Одной из его страстей, и самой большой, было чревоугодие. Иван Крылов ел много и особых предпочтений не испытывал. Будь то изысканное блюдо из семги или заплесневелая выпечка, давно забытая на полке. Ненасытность в еде часто становилась поводом для шуток товарищей, опасавшихся за здоровье раздобревшего друга. Однако ничто не могло остановить Ивана Крылова на пути насыщения собственного желудка. Еще одним фактором риска, как сейчас бы констатировали медики, была малая подвижность баснописца. Он двигался так, словно уже просчитал минимальный путь к намеченной цели – ни одного лишнего шага, никаких лишних разговоров. Эта "экономия жизненной энергии" распространялась и на соблюдение личной гигиены Ивана Крылова. Он всегда весьма дурно пах, никогда "не знакомился" с расческой. Нижнее белье он менял только по праздникам. Некоторые особы падали в обморок от запахов, исходящих от друга царской семьи. Однажды чудачества Ивана Крылова едва не стоили ему жизни. Несколько месяцев он провалялся, отдыхая в загородном доме друга. Естественно, стиль жизни Иван Крылов поддерживал и в деревенской глуши – заросший, нечесаный и …абсолютно голый. Местные мужики приняли странное создание, бродящее среди деревьев, за лешего и решили его утопить. Внезапно приехавший друг спас положение, уговорив "колдуна" привести себя в относительный порядок. Его неряшество и неприбранность была притчей во языцах: перед поездкой на маскарад друзья советовали ему умыться и причесаться. Это, мол, и будет его маскарадным костюмом, ведь его никто не узнает.
Над диваном в доме у Крылова висела «на честном слове» здоровенная картина. Друзья просили его вбить ещё пару гвоздей, чтобы она не упала и не разбила ему голову. На это он отвечал, что всё рассчитал: картина будет падать по касательной и его не заденет. Не только в картах он был азартен. Он обожал смотреть на пожары и не один городской дом не горел без личного "наблюдения" Ивана Крылова. Он делал ставки на петушиных боях и просто млел от счастья в ожидании ордена. Но при всех чудачествах Ивана Крылова – это был веселый и беззлобный человек, оставивший потомкам богатое литературное наследие.
 |
| Могила И. Крылова на Тихвинском кладбище |
В 1825 году в Париже граф Григорий Орлов опубликовал Басни И. А. Крылова в двух томах на русском, французском и итальянском языках, эта книга стала первым зарубежным изданием басен. С тех пор басни были переведены более чем на 50 языков.
 |
| Памятная монета Банка России, посвящённая 225-летию со дня рождения И. А. Крылова. 2 рубля, серебро, 1994 год |
У сильного всегда бессильный виноват ("Волк и ягненок")
Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать. ("Волк и ягненок")
От радости в зобу дыханье сперло ("Ворона и лисица")
А вы, друзья, как ни садитесь, все в музыканты не годитесь ("Квартет")
А я скажу: по мне уж лучше пей, да дело разумей ("Музыканты")
Когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдет ("Лебедь, щука и рак")
Да только воз и ныне там. ("Лебедь, щука и рак")
Осел был самых честных правил ("Осел и мужик")
Не дай Бог с дураком связаться! Услужливый дурак опаснее врага ("Пустынник и Медведь")
У сильного всегда бессильный виноват. ("Волк и ягнёнок")
Ты все пела? это дело: Так поди же, попляши! ("Стрекоза и муравей")
Ай, Моська! Знать, она сильна, что лает на Слона! ("Слон и моська")
Кто знатен и силен, да не умен, так худо, ежели и с добрым сердцем он. ("Слон на воеводстве")
Кукушка хвалит Петуха за то, что хвалит он Кукушку. ("Кукушка и петух")
Беда, коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги тачать пирожник. ("Щука и кот")
А Васька слушает да ест. ("Кот и повар")
Мартышка вздумала трудиться: Нашла чурбан - и ну над ним возиться! ("Обезьяна")
Слона-то я и не приметил. ("Любопытный")
А ларчик просто открывался. («Ларчик».)
Хоть видит око, да зуб неймет. ("Лиса и виноград")
От радости в зобу дыханье сперло. («Ворона и Лисица»)
Спой, светик, не стыдись! («Ворона и Лисица»)
Рыльце у тебя в пуху. («Лисица и Сурок»)
Рудник хорош, когда его разроют, а богач, когда его зароют.
Всю жизнь пыхтел, сопел, старался...
ОтветитьУдалитьА ларчик просто открывался...