 |
| Ф.И. Тютчев. Пастель. И.Рехберг. 1838 г. |
Первая любовь Тютчева
Стихи с упоминанием слова «любовь» появились у Тютчева в сравнительно раннем возрасте. Но в семнадцать лет юноша был еще мало искушен в тонкостях любовных переживаний, оттого это слово в его стихах пока не выражало те чувства, которые овладеют им несколько позже: «Любовь земли и прелесть года...», «Любовь восторга и весны!», «Дар признательной любви...» и т. д. Первое же стихотворное признание Тютчева, адресовано Амалии Лерхенфельд, больше известной под фамилией Крюденер. Но прежде, чем говорить об адресатах конкретных и хорошо знакомых, хочется сделать небольшое отступление.
Всем известны строки: "Тебя ж, как первую любовь, России сердце не забудет!.." Кого помнит сердце России, понятно. А вот кто первая любовь Тютчева?
В этих строках за словами "первая любовь" скрывается имя Катюши Кругликовой, которой в ту пору было двадцать лет. Федор и Катюша жили в усадьбе Армянский переулок, 11. Федор – как сын владелицы усадьбы, Катюша – как дворовая девушка. Отношения между влюбленными зашли далеко, и стали одной из причин, почему мать Федора выхлопотала разрешение на досрочное окончание университета. Катюше же дали вольную, а потом обеспечили приданым и выдали замуж.
В 1822 г. Федора отправили в Петербург на службу в Коллегию иностранных дел. Летом того же года родственник Тютчевых, граф А.И. Остерман-Толстой, увез Федора в Мюнхен, где устроил при русской миссии. Спустя 45 лет Федор Тютчев написал: "Судьбе угодно было вооружиться последней рукой Толстого (А.И. Остерман-Толстой потерял руку в битве при Кульме), чтоб переселить меня на чужбину". "На чужбине" он провел двадцать два года.
 |
| Баронесса Амалия Максимилиановна Крюденер. портрет маслом работы художника И.Штилера. 1828г. |
Когда, по приезду в Мюнхен, в 1823 г., Федор Тютчев познакомился с Амалией, она только-только получила право именоваться графиней Лерхенфельд. Пятнадцатилетняя Амели была так очаровательна, а девятнадцатилетний Теодор – так предупредителен и мил, что между ними быстро возникла трепетная влюбленность. Они бродили по зеленым улочкам Мюнхена, заходили в уютные кафе и картинные галереи. Иногда выезжали за город, на холмистые берега голубого Дуная. Позже, в середине 1830-х гг., из воспоминаний о совместных прогулках появилось посвященное Амалии стихотворение "Я помню время золотое":
Ты беззаботно вдаль глядела...
Край неба дымно гас в лучах;
День догорал; звучнее пела
Река в померкших берегах.
И ты с веселостью беспечной
Счастливый провожала день;
И сладко жизни быстротечной
Над нами пролетала тень.
Осенью 1824 г. Теодор сделал Амели предложение. Шестнадцатилетняя графиня согласилась, но... Амалия происходила из старинного и богатого рода. Ее матерью была принцесса Тереза Турн-унд-Таксис (1773-1839) – сестра прусской королевы Луизы. Отцом – граф Максимилиан Лерхенфельд (1772-1809). Отец умер, когда дочери был один годик, а поскольку ребенок был незаконнорожденный, то, по просьбе отца, малышку, как приемную дочку, воспитывала жена графа Лерхенфельда. Некоторые утверждают, что отцом Амалии, на самом деле, был прусский король Фридрих-Вильгельм III. Это объясняет странность истории.
У королевы Луизы была дочь Шарлотта, которая стала женой Николая I, и получила имя Александры Федоровны. Таким образом, Амалия фон Лерхенфельд была кузиной, а, может быть, и сестрой русской императрицы. Естественно, для родственников Амалии молодой внештатный сотрудник миссии, к тому же нетитулованный и небогатый, не был привлекательной партией. Теодору отказали. Такой поворот дела до глубины души огорчил и даже оскорбил Тютчева. По семейному преданию, ему даже предстояла дуэль чести, вероятно с кем-то из родственников Амалии, но, к счастью, все закончилось благополучно. 23 ноября 1824 г. он пишет стихотворение, начинающееся словами:
Твой милый взор, невинной страсти полный,
Златой рассвет небесных чувств твоих
Не мог, увы! умилостивить их –
Он служит им укорою безмолвной.
В 1825 г. Амалия Лерхенфельд стала женой его сослуживца барона А.С. Крюденера (1786-1852). Амалия не была в восторге от вынужденного брака: Александр Сергеевич отличался тяжелым характером, с его стороны это был брак по расчету, к тому же, он был старше жены на двадцать два года. Но и у Амалии были свои особенности. Во-первых, право именоваться графиней Лерхенфельд имело ограничение: она не могла пользоваться гербом и генеалогией. Это омрачало радость. Во-вторых, лишенная в детстве родительского тепла, Амели научилась трезво смотреть на происходящее и пользоваться своим природным очарованием. "Она хотела вознаградить себя за навязанное ей замужество, и окружила себя блестящим обществом, в котором она играла роль и могла повелевать". Еще в Мюнхене появилась светская дама, а "младая фея" осталась в памяти поэта. Федор Иванович сокрушался: "Боже мой, зачем ее превратили в созвездие! Она была так хороша на этой земле!" В Петербурге же, куда барон Крюденер получил назначение в 1836 г., созвездие заблистало в полную силу и превратилось в созвездие светской Львицы. Ее "лучезарное присутствие" очаровывало, витающая вокруг нее "странная тайна" привлекала. Все обращали внимание на царственный поворот головы и осанку. К тому же, баронесса обладала хорошим голосом, прекрасно пела и музицировала. Поклонниками Амалии Крюденер были не только поэты А.С. Пушкин, П.А. Вяземский (1792-1878). Среди них оказался и император Николай I (1796-1855). Вслед за ним потянулся его министр А.X. Бенкендорф (1783-1844). Были и другие придворные обожатели...
Перед отъездом Амалии Теодор попросил её передать некоторые стихотворения своему другу князю И.С. Гагарину, а тот передал их Пушкину. В двух номерах "Современника" были опубликованы двадцать четыре стихотворения "Мюнхенского цикла" за подписью "Ф.Т." Так что Амалия, в какой-то степени, является поэтической крестной Тютчева. Однако, грустно, когда на пути влюбленных встают непреодолимые преграды, но, судя по тому, как сложилась семейная жизнь жен Тютчева, судьба берегла Амалию. Она на всю жизнь сохранила дружеские отношения с Федором, блистала в свете и была окружена многочисленными и влиятельными поклонниками. Едва ли все это было возможно, если бы Амалия вышла замуж за Тютчева.
Забегая вперёд, скажу, что Амели навестила Тютчева за два месяца до его смерти. Она знала о безнадежности состояния дорогого Теодора и приехала проститься. На следующий день Тютчев написал дочери Дарье: "Вчера я испытал минуту жгучего волнения вследствие моего свидания с графиней Адлерберг, моей доброй Амалией Крюденер, которая пожелала в последний раз повидать меня на этом свете и приезжала проститься со мной. В ее лице прошлое лучших моих лет явилось дать мне прощальный поцелуй". Была весна 1873 года...
"Эти дни были так прекрасны, мы были так счастливы!"
 |
| Элеонора фон Ботмер (первая жена поэта) Миниатюра работы И. Шелера. 1830-е гг. |
Трудно остаться равнодушным, глядя на портрет Эмилии-Элеоноры фон Ботмер. А ведь портрет не преувеличение гламурного художника. Многие считали Элеонору "бесконечно очаровательной". Устоять перед чарами сестер фон Ботмер мало кто мог. Тютчев к числу стойких тоже не относился.
Знакомство состоялось в Мюнхене в непростое для обоих время. Тютчев в феврале 1826 г. только вернулся в миссию из восьмимесячного отпуска, в который его отправили после неудачного сватовства к Амалии Лерхенфельд. Элеонора, к этому времени потерявшая мужа, российского дипломата, бывшего поверенного в делах в Веймаре Александра Петерсона, и оставшаяся с четырьмя сыновьями (Карл, Оттон, Александр и Альфред) на руках, приходила в миссию по делам наследства. Тютчев же по долгу службы должен был помогать ей в этом деле. Сближение происходило стремительно: буквально через месяц знакомства, 5 марта 1826 года, заключили "тайный брак": Элеонора была лютеранкой, что создавало определенные затруднения. В марте 1826 г. Элеонора и Теодор Брак быстро перестал быть "тайным" и вызвал недоумение: зачем блиставшему в свете дипломату потребовалось связывать себя с вдовой старше него на три года и обремененную детьми от прежнего брака.
На самом деле, эта встреча была нужна и Элеоноре, и Теодору. Элеоноре, конечно, нужно было устраивать свою жизнь, и была надежда, что Теодор, если не сейчас, то в будущем сможет обеспечить семью. У Теодора давала себя знать "боль незакрывшихся ран", нанесенных сватовством к Амалии. Всю жизнь Теодор нуждался не только в женской любви, но и в материнской опеке. Элеонора, выросшая в семье, где кроме нее было еще одиннадцать детей, а она была старшей, могла совмещать эти роли. К тому же, Теодор умел очаровывать, когда хотел, а он хотел. Ближайшее будущее показало, что Элеонора была сильно увлечена: ее частично сохранившиеся письма представляют первую жену поэта как женщину любящую, чуткую, боготворившую мужа. Официально брак был оформлен в начале 1829 г., а в апреле родилась их первая дочь Анна.
Рубеж 1820-1830-х гг. был "золотым временем". В 1846 г. Теодор рассказывал Анне: "Если бы ты видела меня за пятнадцать месяцев до твоего рождения... Мы совершали тогда путешествие в Тироль – твоя мать, Клотильда, мой брат и я. Как все было молодо тогда, и свежо, и прекрасно! Первые годы твоей жизни, дочь моя, которые ты едва припоминаешь, были для меня годами, исполненными самых пылких чувств. Я провел их с твоей матерью и с Клотильдой. Эти дни были так прекрасны, мы были так счастливы!"
 |
| Графиня Клотильда фон Ботмер. Худ. неизв. «Новая Пинакотека». |
Сближение 22-летнего Тютчева с 17-летней графиней Клотильдой происходило весной 1826 года после возвращения Фёдора Ивановича из России, где он был в длительном отпуске (почти год). Как-то Клотильда обратила внимание своего русского друга на одно стихотворение (в сборнике «Трагедии с лирическим интермеццо»), которое начиналось строкой «Ein Fichtenbaum steht einsam...». Стихи были пронизаны чувством тоски двух разлученных влюблённых. Эта тема была принята близко к сердцу романтичной девушкой. Имя немецкого поэта молодым людям было неизвестно и в их памяти не удержалось. Фёдору Ивановичу оно тоже понравилось, и он перевёл стихотворение нетипичным в русской поэзии разностопным стихом и отправил в журнал «Атеней», не указав имени автора оригинала. В 1828 году необычность стихосложения тютчевского текста была отмечена статьей Д.Дубенского:
На севере мрачном, на дикой скале
Кедр одинокий под снегом белеет,
И сладко заснул он в инистой мгле,
И сон его вьюга лелеет.
Про юную пальму всё снится ему,
Что в дальних пределах Востока,
Под пламенным небом, на знойном холму
Стоит и цветёт, одинока...
Так благодаря Клотильде состоялась первая встреча Фёдора Тютчева с творчеством Генриха Гейне. Стихотворение «С чужой стороны», с этим названием оно войдёт в отечественную литературу, стало первой публикацией гейневской поэзии на русском языке. С автором привлекшего внимание стихотворения Фёдор Иванович и Клотильда познакомятся через два года. Позже на стихотворение «Ein Fichtenbaum steht einsam...» обратят внимание многие русские поэты-переводчики.
Клотильда понимала сложность положения старшей сестры и, вероятнее всего по настоянию Элеоноры, ...«уступила» ей Фёдора. Портрет Шелера 1827 года подтверждает, что Элеонора, хотя была старше Тютчева на три года, сохранила милую женственность. Несколько инфантильный Фёдор, привыкший к материнской опеке, еще нуждался в таковой и охотно принял заботы вдовы...
Я встретил вас - и все былое
В отжившем сердце ожило;
Я вспомнил время золотое -
И сердцу стало так тепло...
Как поздней осени порою
Бывают дни, бывает час,
Когда повеет вдруг весною
И что-то встрепенется в нас,-
Так, весь обвеян духовеньем
Тех лет душевной полноты,
С давно забытым упоеньем
Смотрю на милые черты...
Как после вековой разлуки,
Гляжу на вас, как бы во сне,-
И вот - слышнее стали звуки,
Не умолкавшие во мне...
Тут не одно воспоминанье,
Тут жизнь заговорила вновь,-
И то же в нас очарованье,
И та ж в душе моей любовь!..
О гостиной Тютчевых, ставшей одним из самых привлекательных уголков Мюнхена, свидетельствует и письмо Г. Гейне, сблизившегося в то время с семейством Федора Ивановича, одному из приятелей 9 апреля 1828 года: «Знаете ли вы дочерей графа Ботмера? Одна, уже не очень молодая, но бесконечно очаровательная, состоящая в тайном браке с молодым русским дипломатом и моим лучшим другом Тютчевым, и ее очень юная красавица сестра — вот две дамы, с которыми я нахожусь в самых приятных и лучших отношениях. Они обе, мой друг Тютчев и я, мы часто обедаем partie carrée (Вчетвером (франц.)), a по вечерам, когда я встречаю у них еще несколько красавиц, я болтаю сколько душе угодно, особенно про истории с привидениями. Да, в великой пустыне жизни я повсюду умею найти какой-нибудь прекрасный оазис».
Идиллия продолжалась недолго. В 1834 г. у Федора начался роман с Эрнестиной Дернберг, женщиной замечательной внешности, прекрасно образованной и, к тому же, богатой. Что заставило ее из толпы поклонников выделить Тютчева, человека, не сделавшего карьеры в свои 30 лет, нетитулованного, вдобавок обремененного семьей и долгами? Теодор умел очаровывать. Его тонкие, остроумные суждения, светские манеры, блестящая образованность никого не оставляли равнодушным. Беседа с ним была каскадом словесного творчества. Скорее всего их познакомил Карл Пфеффель, брат Эрнестины и близкий знакомый Теодора, покоренный остроумием и неожиданностью суждений Тютчева, написав об этом своей сестре, чем и заронил в ее душу интерес.
Эрнестина приехала в Мюнхен зимой 1833 г. вместе с мужем бароном Фридрихом фон Дернбергом (1796-1833). Здесь на одном из балов Карл и представил им своего знакомого – русского дипломата Теодора Тютчева. Точно ли на том же бале или на одном из последовавших муж Эрнестины неважно себя почувствовал и, уезжая домой, обратился к оказавшемуся рядом Теодору: "Поручаю вам мою жену". Дальнейшие события показали, что судьбе было угодно вынести свой приговор в форме обычной светской любезности. "Недомогание" оказалось серьезным. Через несколько дней барон Фридрих фон Дернберг умер.
Вскоре Карл обнаружил, что отношения Эрнестины и Теодора становятся нежнее, чем им следовало быть. Он не раз бывал в семье Теодора, пользовался расположением его жены Элеоноры и понимал двусмысленность положения, в которое попал.
Элеонора же предпринимала отчаянные попытки спасти семью: вела хозяйство, воспитывала детей, заботилась о самом Теодоре, который требовал внимания не меньше ребенка. Сам же "беспечный" Теодор не омрачал свое существование вопросом, откуда берутся деньги. Он, как своенравный ребенок, занимался только тем, что вызывало его интерес. Из-за небрежного отношения к службе карьера стояла на месте. Более того, его увлечение поездками по Европе для разнообразных встреч и посещения лекций требовало дополнительных и немалых расходов. Получилось так, что семью Теодора, во многом содержали его родители, для которых женитьба сына на вдове с тремя детьми была, мягко говоря, неожиданной. Причем, неприятные просьбы о помощи легли на плечи Элеоноры, которая в то время еще не была даже представлена родителям. Разлад с мужем, нехватка денег (чтобы экономить Элеонора перешивала старые вещи, тайком от знакомых ходила за покупками на окраину города, где цены были ниже), бесконечные заботы о детях и доме привели к тому, что в самом начале мая 1836 г. она пыталась покончить жизнь самоубийством, нанеся маскарадным ножом себе в грудь несколько ударов. Ее спасли случайно.
Элеонора писала брату мужа Николаю: "Я не прочь отправить его немного прогуляться, он, как мне кажется, делает глупости или что-то на них похожее. Безделье – вещь коварная. ...Теодор легкомысленно позволяет себе маленькие светские интрижки, которые, как бы невинны они ни были, могут неприятно осложниться. Я не ревнива, и у меня для этого как будто нет оснований, но я беспокоюсь, видя, как он сумасбродничает; при таком поведении человек легко может оступиться".
Посланник князь Г.И. Гагарин писал в Петербург министру иностранных дел графу К.В. Нессельроде: "При способностях весьма замечательных, при уме выдающемся и в высшей степени просвещенном, г-н Тютчев не в состоянии ныне исполнять обязанности секретаря миссии по причине того пагубно-ложного положения, в которое он поставлен своим роковым браком. Во имя христианского милосердия умоляю ваше превосходительство извлечь его отсюда..."
Теодора "извлекли" в Петербург. Казалось бы, наступил конец романа. Однако судьба оказалась не столь благосклонной к участникам "любовного треугольника". Это был только конец главы.
Роман продолжился после назначения Теодора в августе 1837 г. старшим секретарем при миссии в Турине. Элеонора должна была приехать к нему весной следующего года, а пока влюбленные встречались в Германии и Италии. Конечно, Италия не Германия, но ведь Европа такая "маленькая", особенно для влюбленных. Одна из встреч в Генуе, продлившаяся две недели, должна была стать последней: при живой жене дальнейшие встречи для Эрнестины были бессмысленными. В память этой встречи поэт написал Эрнестине стихотворение "1-ое декабря 1837":
Так здесь-то суждено нам было
Сказать последнее прости...
Прости всему, чем сердце жило,
Что, жизнь твою убив, ее испепелило
В твоей измученной груди!
Прости... Чрез много, много лет
Ты будешь помнить с содроганьем
Сей край, сей брег с его полуденным сияньем,
Где вечный блеск и долгий цвет,
Где поздних, бледных роз дыханьем
Декабрьский воздух разогрет.
Между тем, получив служебные документы и деньги, Элеонора отплыла к мужу, предполагая добраться на пароходе до Любека, а оттуда уже на экипаже до Турина. Тогда, при неразвитости железных дорог, это был наиболее удобный путь. Многие пассажиры грузились на пароход не только вместе с домочадцами, но и с экипажами. Путешествие получилось несчастливым. В ночь с 18 на 19 мая 1838 г. на пароходе "Николай I" случился пожар. О том, как все происходило, написал И.С. Тургенев в рассказе "Пожар на море". Ему тогда было 19 лет. В этом же рассказе он описал и Элеонору с детьми. Трудно себе представить, что пережила слабая, беззащитная женщина, когда кругом все горело и рушилось, а она стояла, прижав к себе детей. Но, возможно, что именно беспомощность ее и спасла, потому что спущенные в панике первые шлюпки перевернулись. Позже капитану удалось прекратить панику, поставив между двумя оставшимися шлюпками и толпой вооруженных матросов. На этих двух шлюпках за несколько рейсов пассажиров переправили на берег. Здесь Тургенев и познакомился с Элеонорой: "В числе дам, спасшихся от крушения, была одна г-жа Т..., очень хорошенькая и милая, но связанная своими тремя дочками и их нянюшками; поэтому она и оставалась покинутой на берегу, босая, с едва прикрытыми плечами. Я почел нужным разыграть любезного кавалера, что стоило мне моего сюртука, который я до тех пор сохранил, галстука и даже сапог..." Во время кораблекрушения Элеонора почти не пострадала физически. Но "ночь, полная ужаса и борьбы со смертью", не прошла бесследно. Элеонора получила тяжелое нервное потрясение, которое требовало лечения и отдыха. Однако опасаясь за мужа, Элеонора не рискнула задерживаться на лечении в Германии больше двух недель и уехала с ним в Турин.
Италия встретила Элеонору жарой, пылью и новыми заботами. Документы и деньги пропали при кораблекрушении. Сначала жили в гостинице. Потом пришлось искать доступную квартиру за городом, дешевую мебель и вещи на торгах. Теодор хандрил и ото всего устранился. Это отняло у неокрепшей Элеоноры последние силы... она угасала, и 28 августа 1937 ее не стало. Кто знает, возможно, Элеонора не боролась со своей болезнью из-за того, что ушла любовь - зачем жить?.. Похоронили Элеонору недалеко от Турина на сельском кладбище. Дочери Элеоноры Дарье в конце жизни удалось найти могилу матери – тогда памятник был еще цел.
В одном из писем к родителям Теодор писал: "...я хочу, чтобы вы знали, что никогда человек не был столь любим другим человеком, сколь я любим ею. Я могу сказать, удостоверившись в этом почти на опыте, что в течение одиннадцати лет не было ни одного дня в ее жизни, когда, дабы упрочить мое счастье, она не согласилась бы, не колеблясь ни мгновенья, умереть за меня. Это нечто весьма возвышенное и весьма редкое, когда оно не фраза". Он поседел за одну ночь. Через десять лет появились строки:
Менее чем через полтора месяца после похорон жены Тютчев писал к симпатизирующему ему В. А. Жуковскому, прибывшему в это время в Италию в свите наследника русского престола: «Есть ужасные годины в существовании человеческом... Пережить все, чем мы жили — жили в продолжение целых двенадцати лет... Что обыкновеннее этой судьбы — и что ужаснее? Все пережить и все-таки жить... Есть слова, которые мы всю нашу жизнь употребляем, не понимая... и вдруг поймем... и в одном слове, как в провале, как в пропасти, все обрушится».
Еще томлюсь тоской желаний,
Еще стремлюсь к тебе душой –
И в сумраке воспоминаний
Еще ловлю я образ твой...
Твой милый образ, незабвенный,
Он предо мной, везде, всегда,
Недостижимый, неизменный, –
Как ночью на небе звезда...
Впрочем, легко любить призраки: о них не нужно заботиться. Кстати, после смерти Элеоноры Клотильда надолго забрала к себе ее дочерей, для которых была крестной матерью.
Остаётся только добавить, что секретарь русской миссии барон фон Мальтиц неоднократно делал Клотильде предложения выйти за него замуж. Однако согласие он получил только весной 1838 г., когда Клотильда поняла, что сердце Теодора занято Эрнестиной Дернберг. К своему поздравительному письму, адресованному Мальтицу, Теодор приложил стихи, которые, он был уверен, увидит Клотильда:
Мы шли с тобой вдвоем путем судьбы тревожным.
На наших лицах тень лежала, как печаль.
Мы сели отдохнуть на камень придорожный
И взглядам нашим вдруг одна открылась даль...
В апреле 1839 г. Клотильда стала баронессой фон Мальтиц. Ей было 30 лет. В Мюнхене Клотильда и Теодор были почти соседями: они жили через один дом. Клотильда была крестной детей Эрнестины и Теодора. Однако отношения понемногу портились. Теодора нервировал вид семейного счастья Клотильды. Так он писал Эрнестине: "Я себе не очень нравлюсь в их обществе". Мальтица перевели в Веймар, и к 1847 г. их отношения прекратились.
Большая часть семейной жизни Клотильды прошла в тихом, уютном Веймаре – городе Гете и Шиллера. Фон Мальтиц, успешно совмещая службу российского дипломата с деятельностью немецкого писателя и поэта, окружил Клотильду любовью и вниманием. После смерти мужа весной 1870 г. Клотильда писала: "Я прошла через ужасные часы страданий и печали, мне показалось, что мое сердце умерло. Я была избалована мужем. Я слишком была приучена быть любимой". В 1870 г. Клотильда переехал из Веймара в городок под Карлсбадом. Баронесса Клотильда фон Мальтиц умерла в Тюрингии ранней осенью 1882 г.
 |
| Эрнестина Пфеффель(вторая жена поэта) Художник Ф. Дюрк. Начало 1840-х гг. |
Однако Теодор не долго горевал, по безвременно ушедшей Элеоноре. Впрочем, можно поверить поэту, с его легко ранимой, впечатлительной душой, что именно любовь Эрнестины помогла ему вынести всю тяжесть понесенной утраты. «Сегодняшнее число — 9 сентября [по новому стилю. — Г. Ч.] — печальное для меня число. Это был самый ужасный день в моей жизни, и не будь тебя — он был бы вероятно и последним моим днем», — писал Федор Иванович Эрнестине Федоровне в пятую годовщину смерти своей первой жены.
Но приехать в Италию для встречи с Тютчевым Эрнестина решилась лишь в декабре, для чего был использован визит наследника российского престола в Геную, а его и должен был сопровождать поэт в качестве исполняющего обязанности русского посланника при Сардинском королевстве. Приезд любимой женщины вызвал у Тютчева огромный прилив душевных сил, что вскоре отметили все окружающие. С этого времени влюбленные практически не расставались, и 1 марта 1839 года Федор Иванович обратился с официальным письмом к Нессельроде, прося разрешить ему сочетаться браком со вдовой Эрнестиной Дёрнберг и одновременно предоставить долгосрочный отпуск. Брак ему был разрешен, но отпуск отложен до прибытия в Турин нового поверенного в делах Н. А. Кокошкина, которого и замещал поэт. Не получив отпуска, «молодые» решили отложить и бракосочетание.
Далее в жизни Тютчева произошли события, которые его биографы долгое время толковали приблизительно одинаково, но, как оказалось, неверно. Еще И. С. Аксаков в «Биографии Федора Ивановича Тютчева», не раскрывая подробностей досвадебных отношений Эрнестины и Федора Ивановича (к этому обязывали его этика и определенная деликатность в отношении лиц, которые еще были живы к началу 1870-х годов), так описывал состояние Тютчева в середине 1839 года: «Тютчев не долго оставался в столице Пьемонта, где к тому же очень скучал и где тогда не было почти никакой политической и общественной жизни. Исправляя, за отсутствием посланника, должность поверенного в делах и видя, что дел собственно не было никаких, наш поэт, в один прекрасный день, имея неотложную надобность съездить на короткий срок в Швейцарию, запер дверь посольства и отлучился из Турина, не испросив себе формального разрешения. Но эта самовольная отлучка не прошла ему даром. О ней узнали в Петербурге, и ему повелено было оставить службу, причем сняли с него и звание камергера...»
Эта версия первого биографа поэта о том, как тот покинул посольство в Турине, за что был отстранен от службы и даже лишен звания камергера, лишь слегка подправленная последующими исследователями-литературоведами, ныне может быть значительно дополнена и уточнена на основании анализа известных нам фактов.
Не зарегистрировав свой брак, Эрнестина и Тютчев, несмотря на отказ в отпуске Федору Ивановичу, тем не менее уехали из Турина где-то в конце апреля — начале мая 1839 года. Май они провели во Флоренции, в начале июня совершили двухнедельное путешествие по Италии, с остановками в Лукке (8 — 9 июня), Карраре (10 июня) и Специи, и прибыли в столь памятную для них Геную 19 июня. Оттуда они направились в Швейцарию и 8 июля перебрались через перевал Мон-Сени. Это было незабываемое путешествие для влюбленных. Эрнестина, богатая вдова, красивая и умная женщина, имевшая многих поклонников, тем не менее целых шесть лет ждала своего избранника. 17 июля 1839 года в православной Крестовоздвиженской церкви при российской миссии в Берне состоялось наконец их бракосочетание. Венчал священник Лев Каченовский, а одним из поручителей со стороны жениха был, теперь уже посланник, барон Александр Крюденер. Из толпы стоящих в церкви на чету Тютчевых ободряюще смотрели прекрасные глаза баронессы Крюденер...
Мы не знаем, отразил ли в стихах Тютчев свои настроения и события первого года совместной жизни с Эрнестиной Федоровной. Почти ничего из написанного в тот год (если оно было) не сохранилось. Но нам известны стихи (предположительно конца 1837 года), обращенные к ней, в которых он, провидец, выразил то, что сам мог лишь смутно предчувствовать, впрочем этот стих мог быть адресован любой из женщин, рискнувших связать с поэтом свою судьбу:
...О, если бы тогда тебе приснилось,
Что будущность для нас обоих берегла...
Как уязвленная, ты б с воплем пробудилась,
Иль в сон иной бы перешла.
Очарованная Эрнестина не услышала предостережений судьбы и стала женой Теодора. Перестала существовать баронесса Эрнестина фон Дернберг, появилась Эрнестина Тютчева. Кстати, после оформления брака Эрнестина удочерила Анну, Дарью и Екатерину, которые после смерти Элеоноры жили у ее сестры Клотильды фон Ботмер. Эрнестина любила приемных дочерей и сохранила с ними на всю жизнь теплые доверительные отношения.
В сентябре 1839 года молодожены вернулись в Мюнхен, а 1 декабря 1839 года находившиеся вдалеке от сына родители поэта получили наконец от него много разъясняющее письмо: «...меня охраняет преданность существа, лучшего из когда-либо созданных Богом... Я не буду говорить вам про ее любовь ко мне; даже вы, может статься, нашли бы ее чрезмерной. Но чем я не могу достаточно нахвалиться, это ее нежностью к детям и ее заботой о них, за что не знаю как и благодарить ее. Утрата, понесенная ими, для них почти возмещена. Тотчас по приезде в Мюнхен мы взяли их к себе, и две недели спустя дети так привязались к ней, как будто у них никогда не было другой матери. Но я и не встречал натуры, более располагающей к себе детей, нежели ее. Да, это натура весьма благородная и прекрасная...»
А вот подобные строки об Эрнестине Федоровне, написанные мужем 3 февраля следующего, 1840 года: «Моя жена, не обладая большими средствами, имеет достаточно для содержания нас обоих и готова все свое состояние до последней копейки истратить на меня. С прошлого июля и я, и дети, мы всецело живем на ее счет, а сверх того тотчас после нашей свадьбы она уплатила за меня двадцать тысяч рублей долгу...»
Еще через месяц Эрнестина Федоровна родила дочь. «Моя коллекция барышень обогатилась еще девочкой... Ребенок был окрещен с именем Марии греческим священником», — писал поэт родителям. Но в то же время его уже начинало беспокоить мюнхенское бездействие. «Мне надоело существование человека без родины, и пора подумать о приискании приюта для надвигающихся лет», — сетовал он в очередном письме. Но пройдут еще долгих три года, прежде чем сбудутся его мечты о возвращении на родину.
У знакомых же будущее Эрнестины не вызывало иллюзий. Сестра Федора Ивановича после знакомства с Эрнестиной писала: "Невестка очень приятная женщина, наружности привлекательной, лицо выразительное, ...любит Федора чрезвычайно, кажется, пылко, умна и мила, но никак не похожа на первую. А мне грустно стало по ней, как я их вместе увидела, сердце человеческое странно устроено – страдает, любит и забывает... Помню первую страсть Федора, столь взаимную; глядя на них, должно бы полагать, что век будут любить друг друга – здесь и там, а вышло иначе".
Так и случилось. Семейная жизнь Эрнестины с некоторыми вариациями повторила семейную жизнь Элеоноры. То же счастливое начало, потом семейные будни и рождение детей, неумение, неспособность и нежелание Теодора жить заботами семьи и новое увлечение. Конечно, были отличия:
- Эрнестина, будучи женщиной состоятельной, долгое время могла позволить себе содержать семью. Вскоре после свадьбы Теодор писал родителям: "С прошлого июля и я, и дети, мы всецело живем на ее счет, а сверх того тотчас после нашей свадьбы она уплатила за меня двадцать тысяч рублей долгу..." Долг составлял сумму, равную более чем двухгодичному окладу старшего секретаря миссии! Поначалу содержание любимого доставляло Эрнестине радость. Но процесс затянулся. Ведь Теодора за "за долговременным неприбытием из отпуска" уволили со службы в министерстве иностранных дел и лишили звания камергера 30 июня 1841 г., и до марта 1845 г. он оставался не у дел. Эрнестина почувствовала, что Теодор просто оставляет ее с детьми без средств и делает беззащитной, чего она допустить не хотела. Своим трезвым и ясным умом жена поэта понимала: без солидного жалованья им не прожить и надо возвращаться в Россию. В конце сентября 1844 года Тютчев с женой и младшими детьми приехал в Петербург. Старших девочек решено было оставить пока в Германии. Начиналась вторая, русская, жизнь Федора Ивановича. Тютчеву - 41 год;
- у Теодора не просто случился роман, у него образовалась вторая семья с воспитанницей Смольного института Еленой Денисьевой. "Тайный брак" с Денисьевой был заключен в июле 1850 г. Тогда его жена Эрнестина, еще не подозревая о постигшем ее семью несчастье, писала П.А. Вяземскому, что Федор Иванович "нанял себе комнату возле Вокзала и несколько раз оставался там ночевать". Это подтвердилось в стихотворении, написанном через 15 лет после события и через год после смерти Денисьевой: "Сегодня, друг, пятнадцать лет минуло..." Тайна была великая: почти сорок лет стихотворение хранилось в архиве Георгиевских, и было опубликовано через тридцать лет после смерти поэта под заголовком "15-го июля 1865 г." В мае 1851 г. у Денисьевой родилась девочка, которую в честь матери назвали Еленой. По настоянию матери ее записали на фамилию отца. Мать была счастлива, не понимая, что это подчеркнет "незаконное" происхождение дочери и окажется для нее роковым...
Началось всё с того, что осенью 1845 г. Федор Иванович устроил дочерей Дарью и Екатерину в Смольный институт. Несмотря на высокое покровительство, они были пенсионерками императорской семьи, Федор Иванович посчитал полезным познакомиться и поддерживать хорошие отношения с инспектрисой Анной Дмитриевной Денисьевой, от которой многое зависело в судьбе учащихся. У Анны Дмитриевны жила племянница Елена Денисьева, бывшая вольнослушательницей Смольного института. Сохранился словесный портрет Елены той поры: "...природа одарила ее большим умом и остроумием, большою впечатлительностью и живостью, глубиною чувства и энергией характера, и когда она попала в блестящее общество, она и сама преобразилась в блестящую молодую особу, которая при своей большой любезности и приветливости, при своей природной веселости и очень счастливой наружности всегда собирала около себя множество блестящих поклонников". Посещая инспектрису, он не мог не обратить внимания на ее племянницу. Встречи могли происходить и на "нейтральной" территории, поскольку Елена часто посещала своих подруг вне стен института. Все произошло как в сказке, где "жалкий чародей" околдовал юную красавицу. Елена не просто влюбилась, она бросилась в омут с головой, забыв обо всем...
Стихотворение Тютчева "О, как убийственно мы любим", написанное в 1851 г., было своеобразным "итогом" отношений Федора Ивановича Тютчева с Еленой Денисьевой:
| О, как убийственно мы любим, Как в буйной слепоте страстей Мы то всего вернее губим, Что сердцу нашему милей! Давно ль, гордясь своей победой, Ты говорил: она моя... Год не прошел – спроси и сведай, Что уцелело от нея? Куда ланит девались розы, Улыбка уст и блеск очей? Все опалили, выжгли слезы Горючей влагою своей. Ты помнишь ли, при вашей встрече, При первой встрече роковой, Ее волшебный взор и речи, И смех младенчески-живой? И что ж теперь? И где все это? И долговечен ли был сон? Увы, как северное лето, Был мимолетным гостем он! |
Судьбы ужасным приговором Твоя любовь для ней была, И незаслуженным позором На жизнь ее она легла! Жизнь отреченья, жизнь страданья! В ее душевной глубине Ей оставались вспоминанья... Но изменили и оне. И на земле ей дико стало, Очарование ушло... Толпа, нахлынув, в грязь втоптала То, что в душе ее цвело. И что ж от долгого мученья, Как пепл, сберечь ей удалось? Боль, злую боль ожесточенья, Боль без отрады и без слез! О, как убийственно мы любим! Как в буйной слепоте страстей Мы то всего вернее губим, Что сердцу нашему милей! |
Противостояние семей длилось 14 лет. Реакция Эрнестины отличалась от реакции Элеоноры. Вначале она делала вид, что ничего не произошло. В силу своего характера и воспитания Эрнестина не могла опуститься до бытового скандала и быть в роли покинутой жены. Конечно, она была глубоко потрясена, но за все время разлада не обсуждала прямо создавшуюся ситуацию ни с Теодором, ни с близкими. В 1853 г. дочь поэта от первого брака Анна записала слова Эрнестины, обращенные к ее отцу: "Я в мире никого больше не люблю, кроме тебя, и то, и то! уже не так!" Эрнестина старалась проводить как можно больше времени в Овстуге или заграницей, забирая с собой детей. Иногда она уезжала на полгода, иногда на больший срок. В это время общение ограничивалось перепиской. В 1854 г. стараясь наладить семейную жизнь Элеонора писала Анне: "Я много думала о том, что ты говорила в одном из предыдущих писем по поводу того, как хорошо было бы для нас провести несколько лет за границей. Если бы я только была уверена, что получу разрешение увезти Дмитрия из России на два года... я не колебалась бы ни минуты и убедила бы твоего отца просить о таком месте, которое дало бы ему возможность провести за границей года два или три. В сущности, мне хотелось бы, чтоб это было не место, а, скорее, некое поручение, которое не влекло бы за собой никаких бесповоротных решений, ибо я менее всего думаю о том, чтобы покинуть Россию навсегда, но в силу тысячи разных причин ему необходимо порвать с некоторыми дурными привычками, возникшими в Петербурге, и я не вижу для этого иного средства, как удалить его оттуда – удалить на несколько лет. Если это осуществимо, я предпочла бы не возвращаться теперь в Россию, а, напротив, ждать твоего отца постарайся, чтобы друзья твоего отца добились для него места... Прошу тебя, пусть все останется между нами..." Федор Иванович делал попытки примирения, но по понятным причинам они успеха не имели. Жить на два дома Эрнестина не могла. Отношения начали медленно восстанавливаться только после смерти Денисьевой в августе 1864 г., когда Федор Иванович приехал к жене в Женеву.
 |
| А.А. Иванов "Портрет Е.А. Денисьевой", 1851 |
Вообще, стихотворения, посвященные женщинам, которые остались от него в некотором отдалении, отличаются от стихов, которые адресованы его женам. Посвящения Амалии Крюденер и Клотильде Ботмер – грациозные стихотворения-элегии. Они оставляют ощущение света, грусти, легкости. Стихи "Денисьевского цикла" – на другом полюсе. После них остается чувство подавленности.
| О, как на склоне наших лет Нежней мы любим и суеверней... Сияй, сияй, прощальный свет Любви последней, зари вечерней! Последняя любовь, 1854 г. Весь день она лежала в забытьи, И всю ее уж тени покрывали. Лил теплый летний дождь – его струи По листьям весело звучали. Октябрь-декабрь 1864 г. |
Сегодня, друг, пятнадцать лет минуло С того блаженно-рокового дня, Как душу всю свою она вдохнула, Как всю себя перелила в меня. 15 июля 1865 г. Вот бреду я вдоль большой дороги В тихом свете гаснущего дня, Тяжело мне, замирают ноги... Друг мой милый, видишь ли меня? 3 августа 1865 г. |
После смерти Денисьевой отношения постепенно наладились, хотя к прежним уже не вернулись. Были у Теодора и новые влюбленности (ведь ни возраст, ни болезни не лишили его редчайшего дара — умения любить и быть любимым), но они уже не приводили к столь катастрофическим последствиям.
Осенью 1866 года Тютчев уже был увлечен новой женщиной, знаком с которой он был и раньше, но тогда не наступило время для проявления каких-либо чувств с его стороны. Елена Карловна Богданова (урожд. баронесса Услар), выпускница класса А. Д. Денисьевой 1842 года, была всего лишь годом старше Лели Денисьевой и хорошо ее знала. Видимо, это и послужило первым поводом для перехода давнего знакомства в дружеское. От первого брака у Елены Карловны были два сына и дочь, от второго брака, закончившегося самоубийством мужа из-за денежных растрат, — один сын. Вдова, оставшаяся без имения под Петербургом и почти без средств, переселилась в столицу. Женщина редкого ума, большой начитанности, милая и гостеприимная, она вскоре стала приглашать в свою небольшую квартирку в доме Бутурлина на Сергиевской улице хорошо ей известных петербургских литераторов. Наиболее частыми посетителями ее гостиной стали известный цензор А. В. Никитенко, поэтесса, сочинительница романсов Е. К. Зыбина с матерью, поэты А. Н. Апухтин, А. Н. Яхонтов и Ф. И. Тютчев. С хозяйкой салона Федор Иванович вел долгие разговоры о Смольном институте, Анне Дмитриевне Денисьевой и особенно о своей Леле. Елена Карловна была в эти годы еще очень привлекательна. Современники отмечали ее стройную фигуру, прекрасные черные глаза, грациозные движения, наконец, утонченные манеры, умение обратить на себя внимание. Все это импонировало и Тютчеву, поклоннику женской красоты. Но, скорее всего, увлечение поэта не нашло отклика в несколько холодноватой душе Богдановой, отчего оно вызывало у окружающих лишь невольную усмешку. Да и сами ухаживания уже пожилого человека носили, если можно так сказать, в основном заботливо-материальный характер. Письма-записки, чаще всего предварявшие приход их автора к вдове, сопровождались нередко своеобразным даром — «бутылкой сливок и фунтом масла». Тютчев часто предоставлял в распоряжение Елены Карловны и собственную коляску с кучером для ее выездов на прогулку, ходатайствовал по ее вдовьим делам, делам ее сыновей. Посвящены Богдановой были и два стихотворения, относящиеся к концу 1860-х годов. Одно из них, шуточное стихотворение-экспромт, было написано, скорее всего, в гостиной Богдановой:
Хотел бы я, чтобы в своей могиле,
Как нынче на своей кушетке, я лежал,
Века бы за веками проходили,
И я бы вас всю вечность слушал и молчал.
«Однажды, — вспоминал граф П. С. Шереметев, — кн. П. А. Вяземский пришел обедать к моей матери и привел с собою Тютчева, приехавшего невзначай к нему в Царское. Так как обеда у Вяземских в этот день не было, то он и привел его. Они вошли вдвоем. Тютчев вошел со словами: «Ne me prenez pas pour un Tarta-a-ar...», произнося слова с большой растяжкой и разумея пословицу: «Незваный гость хуже татарина». Моя мать хорошо помнит, что в этот вечер она была не в духе и причиной был именно Тютчев. Не то, что он пришел без зова, разумеется, а у него была история, о которой тогда много говорили. Он увлекся институточкой, некоей Денисьевой, которая также влюбилась и вскоре умерла чахоткой. Все это очень возмущало мою мать, и она не могла даже скрыть своего негодования и была весьма мало любезна. Тютчев был уже старик. Мой отец был недоволен и говорил, что вся эта история нисколько ее не касается. Тютчев очень любезничал, стараясь обратить внимание на хозяйку дома, а ее коробило, что старичок рассыпается в любезностях. Ей было тогда 18 лет».
В жизни Ф. И. Тютчева была еще одна женщина, сердечное чувство к которой испытал поэт на склоне лет. Это Александра Васильевна Плетнева, вдова известного критика и поэта, издателя «Современника» П. А. Плетнева. Известный русский юрист А. Ф. Кони прямо называл ее «пассией» Тютчева. Он даже сохранил часть переписки Шедора Ивановича и Александры Васильевны, которая досталась ему от вдовы. Кони составил прекрасный портрет Плетневой, которую хорошо знал: «Не старея душевно, несмотря на седину кудрей, обрамлявшую ее выразительное, подвижное лицо с живыми, умными глазами, она жила всеми интересами современности... (...) По разностороннему образованию, по тонкому эстетическому развитию и по глубокому чувству долга в себе и уважению его в других она соединяла в себе лучшие черты западноевропейского человека. Непреклонная в убеждениях, мягкая и снисходительная в личных отношениях, безобидно остроумная, она способна была возмущаться всякой неправдой, которая ее лично и не касалась...» Естественно, что такая женщина, выгодно отличавшаяся своими достоинствами, которые как раз и ценил поэт, от женщин высшего света, не могла не привлечь к себе внимания со стороны Федора Ивановича. Страдания по поводу утраты дорогих людей сблизили Тютчева и Плетневу. Они понимали горе друг друга. Федор Иванович часто приезжал к Александре Васильевне, а если был нездоров, она сама навещала его. В одном из писем в марте 1870 года Тютчев писал Плетневой: «Только ради всего святого не думайте, будто вы каким-то образом повинны в рецидиве моей болезни. Во всяком случае путешествие, которое я проделал, чтобы повидать вас, принесло мне только благо. О да, вам следовало бы сообщить мне частицу своего христианского терпения, в нынешних обстоятельствах я очень в нем нуждаюсь, — и все же чувствую, что ваше присутствие было бы мне еще нужнее...» В том же, 1870 году Тютчев создал прекрасные стихи, посвященные Александре Васильевне, полные глубокого чувства и сострадания, восхищения и признательности человеку богатой души и чуткого сердца.
Чему бы жизнь нас ни учила,
Но сердце верит в чудеса:
Есть нескудеющая сила,
Есть и нетленная краса.
И увядание земное
Цветов не тронет неземных,
И от полуденного зноя
Роса не высохнет на них.
И эта вера не обманет
Того, кто ею лишь живет,
Не все, что здесь цвело, увянет,
Не все, что было здесь, пройдет.
Но этой веры для немногих
Лишь тем доступна благодать,
Кто в искушеньях жизни строгих,
Как вы, умел, любя, страдать,
Чужие врачевать недуги
Своим страданием умел,
Кто душу положил за други
И до конца все претерпел. Спустя несколько дней после смерти Ф. И. Тютчева Александра Васильевна, присутствовавшая на его похоронах, сообщала подруге: «...писать о нем, как о прошедшем, еще не терпит душа. Он так много занял места в моей жизни. С 68-го года, когда я возвратилась на жительство в Петербург после 5-летнего отсутствия, я его видела почти каждый день до 73-го года. Сейчас я возвратилась из церкви, где с Эрнестиной Федоровной молилась за него. Вечная ему память!»
Поэт устал от потерь, переживаний. У него давно уже наступили полный мир и согласие с женой, которая называла его ласково-шутливо «Любимчик». После удара, случившегося с ним 1 января 1873 года, он все чаще становился пленником собственного дивана. Но что по-прежнему удивляло всех его окружавших — это непрерывная работа мысли, попеременный интерес к политике и поэзии. Уже окончательно разбитый параличом, Федор Иванович, чувствуя приближение конца, обращается стихотворными строками любви и признания к Эрнестине Федоровне:
Все отнял у меня казнящий Бог:
Здоровье, силу воли, воздух, сон,
Одну тебя при мне оставил он,
Чтоб я ему еще молиться мог.
Наверное, за такие вечные мгновения женщины, любившие Теодора, все ему и прощали. Ранним утром 15 июля 1873 г. он умер. Июль был прекрасный, такой же дивный, как тот роковой, в котором, двадцать три года назад, день в день, 15 июля, последний романтический поэт встретил свою последнюю любовь - Елену Денисьеву. Женщины в жизни поэта были такие разные, но все они любили его до последних дней - его и своих.
Карл Пфеффель, тот самый, который познакомил сестру с Теодором в далеком 1833 г., узнав о его смерти, написал Эрнестине: "Вы знаете, как я его любил и как им восхищался! ...Наши сердца, так давно уже бьющиеся в унисон, понимают и слышат друг друга перед могилой вашего мужа, как понимали и слышали друг друга 40 лет тому назад, когда мы вместе подпали под обаяние только что потухшего чудесного ума"...
Эрнестина пережила своего Теодора на 21 год и умерла в глубокой старости. А для нас она сохранилась молодой и прекрасной, как на портрете начала 1840-х гг. Урожденная баронесса фон Пфеффель, в первом замужестве баронесса фон Дернберг к этому времени стала Эрнестиной Тютчевой, утратив право на титул и обретя право на бессмертие в стихах любимого Теодора...
В 1850 году в журнале "Современник" Н.А.Некрасов опубликовал статью "Русские второстепенные поэты", посвященную в основном разбору стихотворений Тютчева. Отзыв Некрасова произвел на Тютчева очень сильное впечатление. Ведь Некрасов под "второстепенными поэтами" имеет в виду не качество их произведений, а лишь степень известности их создателя. А о стихотворениях Тютчева он написал: "…эту маленькую книжечку каждый любитель отечественной литературы поставит в своей библиотеке рядом с лучшими произведениями русского поэтического гения"
Две силы есть - две роковые силы,
Всю жизнь свою у них мы под рукой,
От колыбельных дней и до могилы, -
Одно есть Смерть, другая - Суд людской…
Эти строки написаны поэтом в 66 лет и в них заключена философия прожитой жизни. Философия на разрыве сердца и души. В случае с Федором Ивановичем даже Смерть не поставила точку в Суде людском в его отношениях с любимыми женщинами… Да, этот Суд длится и поныне. Хотя сам Федор Иванович давно оправдался перед Богом, перед людьми своими стихами, глубокими мыслями, созвучными и современному поколению, потому что - человечески вечны…
И на последок добавлю, что поэтический талант Федора Тютчева очень долгое время не был по достоинству оценен. Тютчев не считал поэзию своим основным родом деятельности, и вообще был очень рассеян. Он мог записать стихотворение на обрывке салфетки и оставить на столе, мог даже, не записывая, рассказать кому-нибудь и тут же забыть. Первая книга стихов Тютчева вышла в печати только в 1854 году, когда писателю был уже 51 год. И даже это издание не состоялось бы, если бы Тургенев Тютчева не уговорил издать свои стихи.
Бонус. Подражания
- Люблю грозу в начале мая,
Когда весенний, первый гром...
Стихи Ф.Тютчева читаю
И думается мне о том,
Что если так же вдохновенно
Я напишу подобный стих,
То в хрестоматию нетленок
Смогу я и себя внести...
Задавшись поиском сюжета
И точной рифмы к слову "дождь",
Залез я в "Справочник поэта",
И он мне выдал рифму "вождь".
Я в этой рифме сомневаться,
Признаюсь честно, стал чуть-чуть...
За ряд таких ассоциаций
Не влипнуть бы куда-нибудь!! ...
Оставим Тютчеву нетленки!
Я лучше так перетерплю.
От сырости болят коленки,
К тому же дождь я не люблю.
Я под дождем бегу с работы
К себе домой, не чуя ног... ...
Ну и зачем гроза народу,
Который до трусов промок?!
Снаружи сыро и противно,
Внутри уютно и тепло.
Дождь в качестве альтернативы
Стучит в оконное стекло.
Раскатам грома я внимаю,
И льётся лёгкая строка:
-Люблю грозу в начале мая,
Под пледом, с рюмкой коньяка...
© Copyright: Григорий Подольский, 2007
Свидетельство о публикации №107061002296
"Люблю грозу в начале мая".
Люблю метели в декабре.
Люблю, как пенится, играя,
вино младое в октябре.
Люблю апрельские туманы.
Июль – пьянящий сена дух.
И мартовских котов романы
мне по ночам ласкают слух.
Люблю, как в сентябре пчелиный
из сот стекает тёплый мёд.
И как в июне тополиный
пух затевает хоровод.
Люблю январские морозы,
и августовский липкий зной.
А как люблю я в мае грозы –
писал уж первою строкой.
Люблю, люблю тебя природа!
Но вот на чём себя ловлю,
что я в любое время года
всего сильнее секс люблю!
пародист51 (Борис Гуревич)
Как найти портрет А.В.Плетневой?
ОтветитьУдалитьв этой книге - Динесман. "Предисловие: Письма [Ф. И. Тютчева] к А. В. Плетневой.", 1988
Удалитьдолжна быть фотография... осталось только найти книгу